Лёша и Пятачок

Есть в далёкой Хайфе такое место, которое мы называем уменьшительно - ласкательным эпитетом "Пятачок". Когда мне в первый раз рассказали о нём, то именно это образное определение, ярко и эмоционально описывающее суть Пятачка, было вербализировано и превращено в частицу моего мировосприятия. В двух словах его можно описать как маленький зиккурат, являющийся общей связной точкой для семи различных миров. В юности мы были уверены, что Пятачок является сильнейшим местом силы, где, образно говоря, очень легко сдвигается точка сборки. Стыдно сказать, но я так считаю и до сих пор... Я любил заходить на Пятачок не только физически, но и спиритуально, встречая различных сущностей и переходя из одного метафизического плана в другой. 

С Пятачком связан один детский комплекс моего хорошего друга, и я хотел бы напрямую обратиться к нему, уже повзрослевшему и, мягко говоря, очень возмужавшему. Недавно мы вспоминали, почему в один из тёплых хайфских вечеров мы с Аликом бросили Лёшу около Пятачка совершенно одного, и, поднявшись на зиккурат только вдвоём, заставили его ждать нас внизу полтора часа, вынудив предаваться безысходной скуке и томительному унынию. Мы не захотели брать Лёшу наверх, но никогда не обсуждали причину этого непростого решения. Прошло двадцать шесть лет. Лёша, я знаю, что ты будешь это читать. Я хотел бы извиниться перед тобой. Это решение принял я, но исключительно из добрых и позитивных побуждений. Дело в том, что на Пятачке мне нужно было тогда совершить некий полумагический-полумистический ритуал, который подразумевал бы тесное общение с парочкой демонов и сущностями нижнего астрала. Они, как мне казалось, были какими-то злобными интровертами и совершенно не хотели даже намёка на общение с новыми энергетическими субстанциями, коей ты, Лёша, и являешься до сих пор. Настроены эти фольклорные элементы были очень даже решительно и готовились дать отпор любому чужаку, которого бы я привёл. Алика они уже раньше видели, а вот тебя на тот момент ещё нет. И ещё они сообщили мне, что если я приведу тебя, то и мне помогать в моих спиритических изысканиях никто не будет. Но больше всего, Лёша, я боялся что они навредят тебе, в лучшем случае превратив твоё сознание в подобие рваных частиц параноидального бреда. Я просто хочу сказать, что на самом деле очень боялся за тебя и был абсолютно уверен, что после этой встречи ты ебанёшься всерьёз и надолго, поэтому и оставил тебя одного. Но я, как обычно, не рассчитал всё до конца и упустил важнейший нюанс, который заключался в том, что ты заботливо приготовил для нас четыре питы со шницелями. Я не обсуждаю факт того, что нас было трое, но ты почему-то приготовил четыре питы. Это, однозначно, было странно, но совершенно не критично. Но вот что было действительно важно, так это то, что ты, ожидая возвращения двух магов из астрала, обожрался, как последняя свинья, ибо со скуки за потора часа съел все эти четыре питы. Если бы мы могли помочь тебе, то с удовольствием тоже проглотили бы парочку, тем более, что они наверняка являлись наивкуснейшим лакомством. Но, к сожалению, мы находились в тонких мирах и разговаривали с раксашами и джиннами вместо того, чтобы просто поесть вместе с тобой без всей вот этой хуйни. Четырёх пит тебе явно было слишком много, и, через силу одиноко запихнув их в себя, ты и создал тот самый комплекс, которым мучаешься до сих пор. С одной стороны, нечего столько жрать, даже когда тебе двадцать один год. С другой, у тебя не было выхода - полтора часа удручения вследствие крушения надежд заставили бы кого угодно съесть даже пять или шесть таких шницелей. И ещё - а ты когда-нибудь думал, что чувствовали мы с Аликом, когда голодные и уставшие, спустившись в физческий мир, обнаружили, что ты не оставил нам ни одной крошки от этих пит? А ведь мы спасли тебя, спрятав от лярв и мафлоков, просто заботливо оставив дожидаться нас с Пятачка. В общем, я, конечно, дико извиняюсь, но и тебе стоит через двадцать шесть лет переосмыслить происшедшее.  Теперь, Лёша, ты понимаешь старую причинно-следственную связь и можешь видеть всё пыльную подноготную, ранее тщательно скрываемую обстоятельствами. От себя могу клятвенно пообещать тебе, что в следующий раз я обязательно предпочту всем астральным путешествиям твои вкусные питы со шницелями и, честное слово, сожру четыре штуки сам, если ты их опять приготовишь. И да, мы можем снова выпить пивo на Пятачке, как когда-то в наши двадцать лет, и закусить этими шикарными питами. Я думаю, демоны и химеры не обидяться на нас, а будут с пониманием смотреть, как мы уплетаем намазанные хумусом шницеля, надменно делая скидку на то, что ведь все смертные - просто рабы желудка.

Хомяк

Майкл работал программистом в одной страховой компании. На проектах там всегда всё было хорошо. Отличные коллеги, нестандартные задачи, требующие оригинальных решений вопросы и прекрасный горький кофе. Майкл был доволен собой и окружающими. И всё было бы замечательно, если бы не один странный нюанс: Майклу постоянно думалось о холерическом онтогенезе — метаморфическом явлении каузальности. Майкл и сам не до конца понимал, почему и зачем в его воспалённом скрам-процессом сознании с завидным постоянством возникал этот величественный и в то же время устрашающий образ. Однако факт оставался фактом - Майкл жаждал встречи с ним во время прохождения маниакальных фаз, и одновременно боялся этого, когда его захватила очередная депрессивная стадия. 

И вот в один ничем ни примечательный день Майкл получил странный комментарий в свой код ревью: "Ты - полный мудак, а твой код – говно!". Сначала Майкл подумал, что сам Джонатан Лэндж решил просмотреть парочку функций, написанных для проекта. Но потом, немного проанализировав взаимоотношения всех шести участников ревизий кода, Майкл отказался от этой шальной мысли. Тяжело вздохнув, он поплёлся к автору странного комментария, чтобы выяснить причину его недовольства и как-нибудь разрулить ситуацию к лучшему. К своему изумлению, в нужном ему кубикле сидело странное существо. Оно напоминало худого, но плотно сложенного грызуна с немного вытянутой вверх мордой, обрамлённой по сторонам длинноватыми ушными раковинами. Существо имело ауру яркого окраса и было частично покрыты тонкими, темноватыми энергетическими образованиями. 

Майкл уставился на странную сущность, забыв о причине того, зачем он вообще пришёл в этот кубикл. Странный субъект поднял на Майкла немного вытаращенные и частично искажённые злобой глазки: "Ты ждал встречи со мной? Я здесь. Я - тот самый Хомяк".
"К... Ка... Какой ещё Хомяк?", - промямлил Майкл, путаясь в собственных ощущениях.  
"Я есмь воплощенный в твоей субъективной реальности Хомяк: Холерический Онтогенез — Метаморфическое Явление Каузальности. Я нахожусь тут из-за твоей перманентной вербализации моего имени в твоём уме. Я - здесь и сейчас. Говори, что тебе нужно."
"Ну... Мне бы только, как бы, просто-напросто инспекцию кода пройти и ветвь с кодом слить...", - неуверенно проблеял Майкл, пытаясь понять, видит ли этого странного Хомяка остальные, сидящие с ним рядом — Марина, Сиван, Хан и Шакендер.
"Ты не будешь ничего сливать, - гнусавил тем временем Хомяк, - сначала твой не совсем развитый код должен быть импульсивно и стремительно подвержен резким изменениям через формирование правильных паттернов программирования и развивающую имплементацию основных структур МОЕГО дизайна".
"О-кей, это - Холерический Онтогенез...", - изумился удивлённый до глубины души Майкл.
А Хомяк тем временем продолжал: "А затем, когда под моим влиянием твой код потеряет свою первоначальную структуру и состав, то в своей видоизмененной ипостаси он имплементирует МОЮ непроявленную сущность в конкретнoe проявление связи между данными ввода и деталями вывода".
"А вот это уже - Метаморфическое Явление Каузальности", - пытался осознать сказанное Хомяком Майкл.
"Би-Эм-Ес-Ай, слыхал о таком?", - закончил тем временем Хомяк риторическим вопросом и довольно улыбнулся.
"Точно... Так вот ты какой, Холерический Онтогенез — Метаморфическое Явление Каузальности... А аббревиатура от твоего имени — просто "Хомяк". Интересно, на что же ты, сука, способен с тоски? ©", - грустно подумалось Майклу. Но вслух он только произнёс: "Виноват, исправлюсь. Прости, Хомяк, я больше так не буду."

Проходя по дороге обратно мимо кубикла Марины, Майкл блуждал по сторонам грустным взглядом, как вдруг Марина шёпотом окликнула его: "Я тоже вижу Хомяка. И Шакендер его видит... Говорят, что он своим холерическим онтогенезом — метаморфическим явлением каузальности может кого угодно в клочья порвать..." 
"Так ты это... Сегодня код ревью не подавай", - меланхолично подытожил Майкл и уныло поплёлся за очередным горьким кофе.

Старый дом

Привет, мой дорогой дневник. Давно не виделись. Давай повспоминаем немножко... 

58, Гэлинии Бэй, Виннипег.

- А что это у нас за старушка в бейсменте стоит? - спросил я жену, поднявшись на кухню. Минуту назад, спускаясь в подвал, я увидел её возле кладовки. Обыкновенная старая женщина с немного грустноватым выражением лица. Я подумал, что это, должно быть, одна из соседок или волонтёрка из какой-нибудь очередной организации. В то время к нам часто заходили разные люди, и я совершенно не удивился, увидев её. Просто поздоровался и поднялся наверх - спросить жену, кто это к нам нас этот раз пожаловал, и почему она стоит там внизу одна. И ещё - может, чая ей предложить? 

- Ну ладно, хватит, - сказала жена. - Оставь уже такие шуточки в прошлом. Там никого нет. 

- Смешно, - подумал я. - Скоро уже сорок, а колбасит, как в пятнадцать. Я поверил жене. Там, должно быть, на самом деле никого не было.

На следующий день ко мне подошёл наш сосед Берт. Мы поболтали о погоде, рыбалке и одуванчиках.

- А ты знаешь, на прошлой неделе умерла Маргарет, - между делом сообщил он мне. - Она жила здесь до того, как ваш дом купил у неё предыдущий хозяин. Её звали Маргарет Марр. Мы иногда общались, даже после того, как она уехала. Вчера мне позвонили, и сказали, что её больше нет. Жалко, она была приятной женщиной и очень хорошей соседкой... И он описал мне, как выглядела Маргарет при жизни.

- А я? - спросил я и улыбнулся. - Я же вообще отличный сосед, не правда ли? - Мне нравилось шутить с Бертом.

Вернувшись в дом, я спустился в бейсмент. Окна были закрыты, работал вентилятор и стиральная машинка. 

- Маргарет, - позвал я тихонько, чтобы меня не было слышно наверху. - Маргарет? Было тихо. Очень тихо. И только стиральная машинка и вентилятор нарушали эту тишину...

Тибетский Флешбек

Мой дорогой дневник, ведь ты же знаешь, что мы с тобой оба - прожжённые материалисты, агностики-реалисты и эзотерические скептики. Так объясни же мне наконец, что это такое произошло с нами тогда, в пещере возле монастыря Чиу в Западном Тибете? Ты помнишь, сколько раз с тех пор я восстанавливал в уме детали этого события, так что мне совсем не составит труда напомнить тебе, как всё было...

Перед тем, как совершить обход-"кору" вокруг озера Маносаровар, я решил немного помедитировать и попонтоваться перед самим собой. Для этого, отправившись в близлежащую пещеру, я зашёл туда и с очень серьёзным видом сел в позе лотоса недалеко от входа. Медитировал я недолго, как мне показалось минут 40-50. Моё уединение вдруг нарушил неожиданно зашедший в пещеру полноватый тибетец с жидкой бородкой и усиками. Приветливо кивнув мне и не обращая ни малейшего внимания на мои медитативные потуги, он начал медленно разговаривать со мной. Я даже немного обиделся. Как же так, я ведь сижу и занимаюсь очень важным делом, а какой-то местный мужичок нагло отвлекает меня от пути к Нирване. К тому же, думал я, никакого адекватного диалога всё равно не могло бы получиться, потому что обычно местные тибетцы говорили по английски в точности так же, как и я - а именно, не могли связать двух слов и не имели шансов даже на приблизительное понимание собеседника, так как их словарный запас ограничивался одной - двумя фразами. Но разговор всё же состоялся. После нескольких первых предложений я подумал, что этот человек, наверное, является гидом какой-то другой группы. Он обращался ко мне так, что я почти полностью понимал его. Это был ломаный и корявый английский, но он в точности соответствовал моему уровню на тот момент времени. Чёткая жестикуляция моего собеседника как бы дополняла вербальную информацию, которую он явно пытался до меня донести. Я начал отвечать ему и постепенно втягиваться в разговор. Суть сводилась к тому, что буддизм тибетской Ваджраяны мне совсем не подходит. Якобы, я вижу только лишь его внешнюю атрибутику, полностью упуская суть медитативных практик и совершенно ничего не понимая в магических ритуалах. Я не смогу идти по этому пути. Он, в общем, советовал бы мне насовсем оставить буддизм. А вообще, ему нравится моя медитация... Поблагодарив тибетца за добрый совет, я встал, попрощался и вышел из пещеры. Наступала ночь, и я решил пойти спать, потому что нужно было рано вставать...  
  
Через несколько дней, находясь совершенно в другом месте, мы зашли в тибетский музей. Переходя от одного экспоната к другому, я вдруг остановился возле стеклянной витрины, в которой сидела в позе лотоса позолоченная статуя какого-то учителя... Я сразу его узнал. Это был тот самый тибетец из пещеры. У меня не было ни малейшего сомнения в этом. Это был он, и никакая логика не могла оспорить этот факт. От удивления у меня подкосились колени и закружилась голова. Я подошёл смотрителю-гиду и, с пересохшим горлом, показав на статую, спросил, кто такой этот человек.   
  
Вдвоём мы медленно подошли к витрине. Улыбнувшись и сложив ладони в области груди, гид сообщил мне, что этого гуру зовут Падмасамбхава. Видя, что это имя мне совсем ничего не говорит, он позвал переводчика, и спокойно добавил : "Это - Гуру Ринпоче. Он жил здесь больше тысячи лет назад. Легенды говорят, что иногда он до сих пор заходит в пещеры, где когда-то медитировал сам, и разговаривает там с теми, кому посчастливится его увидеть. Он часто даёт советы, и лучше им следовать. Правда это, скорее всего, сказка. Знаешь, одна из таких пещер находится возле монастыря Чиу с горячими источниками... Вы не заезжали в Чиу?"  
  
Я до сих пор помню, как медленно сползал по стенке и голос переводчика становился далёким и глухим. Наверное, я правильно сделал, что оставил буддизм, как ты думаешь, мой дорогой дневник?

Покемон

Юджин медленно шагал по ботаническому саду Ассинибойн парка, пристально вглядываясь в экран своего нового смартфона. Он точно не знал, чего ожидать и к чему быть готовым. Жаркое винипегское солнце устало ползло по небу, приближаясь к близкому горизонту и мечтая о скором закате. Комары сбивались в звенящие стайки и готовились к предстоящей вечерней атаке, начиная насвистывать свои боевые песни. Медленно нашёптывая свою любимую мантру, Юджин спокойно наблюдал за внутренней иллюзорностью внешних феноменов, растворяя свой субъективизм в объективе встроенной в телефон фотокамеры. Он не сразу заметил странное жёлтое существо, похожее на большую мышь с красиво изогнутым хвостом и двумя длинными коричневыми полосками на спине.
- Кто ты? - спросил Юджин, немного опешив. Сначала ему было показалось, что это только он и видел эту сущность, неожиданно выпрыгнувшую из ближайших кустов прямо перед ним на дорожку, посыпанную гравием. Но, посмотрев по сторонам, Юджин убедился, что практически все люди вокруг направляли свои смартфоны в одну и ту же сторону, с явным удивлением и не скрываемой радостью наблюдая белкоподобное отображение розовощёкого персонажа на своих экранах.
- Я - Персонифицированное Олицетворение Кармического Единства Манад Осознанных Наблюдателей. Можешь называть меня сокращённо, уменьшительно-ласкательно : Покемон.
- Зачем ты здесь? - удивился Юджин.
- Странно, а вот почему никто никогда не спрашивает меня : "А зачем я здесь?" В смысле, не я, а вот ты - зачем именно ты здесь, а не я... У вас у всех сознание исключительно наружу направленно, что-ли? И Юджину показалось, что Покемон тихо, сквозь зубы процедил : "Дебилы, блядь"...
- Ну, наверное, мы все знаем смысл своего существования. А вот ты что здесь делаешь, мне совершенно непонятно.
- Послушай, Юджин... Ты комикс про дирижабли читал? Там же всё так ясно и кратко изложено... Ну хорошо, не важно, можно ведь и ещё раз объяснить... Я - Персонифицированное Олицетворение Кармического Единства Манад Осознанных Наблюдателей, сокращённо - Покемон. Когда несколько живых субстанций, обладающих сознанием, начинают отстранённо, как беспристрастные свидетели, созерцать внутренние содержания своих умов и их проявления во внешней реальности, то вместе они входят в такое состояние, при котором их схожие духовные единицы совместно прекращают создавать общую карму, сливаясь друг с другом в едином кармическом вакууме. Но понять этого они уже не могут, потому что субъективное восприятие в этот момент практически отключено. И тогда возникает необходимость в персонификации их состояния, которое и олицетворяю я, а они, в свою очередь, просто визуализируют.
- А, понятно. И много вас таких?
- Наше контингент ограничен только количеством осознанных наблюдателей, понимаешь? Ну всё, Юджин, мне пора. Хорошего понемножку. Не поминай лихом, - улыбнулся Покемон.

Немного шокированный Юджин опустил свой смартфон вниз, направив камеру в никуда. Солнце садилось, комары кусали. Покемона на дорожке больше не было.
- Вы это тоже слышали? - спросил он у высокой брюнетки, которая медленно проходила мимо.
- Конечно, Юджин. Это был Пикачу. Он всегда всем зубы старается заговорить, чтобы его не поймали. А ты, если захочешь ещё вот так пообъединяться, то дай мне знать. Я с удовольствием повторю, мне понравилось, - подмигнула брюнетка.

Юджин выключил камеру и побрёл к выходу из парка. "Я поймаю его. Я поймаю их всех!", - как мантру, повторял он в тишину вечера, пока на небе загорались первые звёзды.

1 Апреля 1995-го

Сегодня первое апреля - так сказать, день Дурака. Каждый год в этот день я вспоминаю историю двух настоящих дураков, которые один раз уплыли на дырявом каяке в открытое Средиземное море.   
  
Слушай, мой дорогой дневник.  
  
Первое апреля девяносто пятого выпало на субботу. В кибуце Мааган Михаэль выдался довольно прохладный и относительно ветреный день. Это был первый выходной, в который я вышел домой на побывку из армии. Я был бравым солдатом уже целую неделю и был очень этим горд. Поэтому, когда мой друг Эвиатар после завтрака предложил поплавать на каяке в море, я сразу согласился. "Знаешь, братишка", - "сказал я ему, - "по-русски говорят, что пьяному море по-колено. Представляешь, докуда оно израильскому солдату?". И мы вместе пошли на кибуцный пляж.   
  
Наш каяк сразу показался мне каким-то странным. Может быть, потому, что я совершенно не умел на нём плавать, хотя теорию знал не плохо... В общем, мы надели спасательные жилеты и отправились в путь. Гребли долго - сначала до острова, потом на юго-запад, а затем - просто в открытое море. "А слабо уплыть на этом каяке в Турцию или на Кипр?", - спросил Эвиатар. "Да легко", - ответил я, продолжая работать веслом. Мы оба видели дырку в днище каяка, через которую внутрь него постепенно набиралась вода, но спокойно делали вид, что просто не замечали её - ведь было очень интересно, кто же из нас первый испугается. И вот, берега уже не видно. Остров остался на горизонте. Начался лёгкий шторм. Ветер стал усиливаться.  "Ну ладно, поплавали", - не выдержал я, - "разворачиваемся к берегу". Эвиатар победоносно ухмыльнулся и согласился, как-бы делая мне одолжение. Но возвращаться было уже слишком поздно. На развороте наш просевший от набравшийся в него воды каяк накрыла очередная волна, и он перевернулся, накрыв нас собой. Отплёвываясь и смеясь, мы вынырнули на поверхность. И хотя мы оба знали, что перевернуть каяк обратно у нас не получится, ещё какое-то время продолжали шутить и вести непринуждённую беседу посреди морских волн, держась за дрейфующий кверху дном каяк. Но постепенно улыбались мы всё меньше и меньше. Прохладная вода, порывистый ветер и не маленькие волны делали своё, и усталость давала себя знать. Примерно через полчаса мы решили добираться вплавь до берега, потому что боялись совсем потерять ориентацию в море. На горизонте был виден кибуцный остров, и мы знали, что от него - совсем недалеко до пляжа. Отцепившись от каяка, мы взяли направление на северо-восток. Спасательные жилеты поначалу придавали немного уверенности, но плыть в них оказалось совершенно невозможно. Не тёплая температура воды добавляла нервозности, так же, как и неконтролируемое подрагивание мышц. Волны били в лицо, закрывая остров на горизонте, и было немного страшно, что тело сведёт судорогой. Через некоторое время мы поняли, что почти совсем не продвигаемся к берегу и, если хотим доплыть до него, то нам нужно снять спасательные жилеты. Было предельно ясно, что захлебнуться очередной волной они бы нам не помешали, а вот на скорость и расход сил влияли, как нам казалось, крайне отрицательно. И тогда мы сняли спасательные жилеты и продолжили плыть, и плыли так около четырёх часов. Через какое-то время сознание как-бы сузилось, а время замедлилось. Ощущалось и виделось только облачное небо, плещущиеся волны, далёкий берег на горизонте и постепенно, очень медленно растущий кибуцный остров, который как бы качался вверх-вниз. Несколько раз силы и выдержка по-очереди оставляли нас, и мы начинали прощаться друг с другом. И тогда тот, кто в этот момент пугался сильнее, успокаивал другого, отплёвывая солёную морскую воду. Периодически мы держали друг друга за руки, на какое-то время приобретая некое иллюзорное ощущение опоры. Нам действительно повезло, что приступы паники ни разу не случились с нами одновременно. Видимо, подсознательно мы понимали, что если испугаемся в одно и то же время, то на берег не выйдем уже никогда. Только потом я понял, что практически всё время говорил с Эвиатаром по-русски, а он отвечал мне на иврите так, как будто бы понимал меня... "Плыви, брат, плыви", - говорил я ему. - "я не хочу добраться до берега один". И держал его за руку. А потом, когда я переставал грести и просто дрожал от усталости и холода, он брал мою руку и кричал : "Не смей останавливаться, плыви к берегу, остров уже совсем близко!"...  
  
Когда я был совсем маленький, мой дед учил меня отдыхать на воде, лёжа на спине. Я очень не любил эти занятия и всё время спрашивал его : "Дед, ну зачем мне это нужно?" А он всегда отвечал одно и то же : "Вот увидишь - придёт время, и тебе это пригодится"... Дед умер в за пару лет до этого случая. Но тогда, в море, я вдруг ясно услышал его голос : "Ложись на спину, как я тебя учил. Ты помнишь, как". И я лёг на спину, а потом, отдохнув, снова взял за руку Эвиатара.  
  
Мы выползли на берег через несколько часов. Из-за первого апреля люди не сразу поверили нашему другу, который пытался позвать кого-нибудь нам на помощь. Ведь только один он видел, как мы с Эвиатаром уплывали за горизонт, а для остальных всё это звучало, как простая первоапрельская шутка... Каяк и спасательные жилеты потом нашли то-ли в Хедере, то ли в Кейсарии. А мы с  Эвиатаром ещё много лет после этого заплыва каждого первого апреля праздновали наш совместный день рождения.  
  
Мой дорогой дневник, если ты увидишь сегодня Эвиатара, то поздравь его от меня и обними покрепче. Я знаю, что иногда даже сейчас, закрывая глаза перед сном, он видит перед собой качающийся на волнах остров, до которого нужно доплыть. И я, если честно, тоже... С первым апреля, мой дорогой дневник!

Разговор с воображаемым другом


Знаешь, мой дорогой дневник, в последнее время я очень часто ощущаю себя старым, циничным и тяжёлым на подъём динозавром. Я уже давно всё повидал, везде и всюду попутешествовал, достаточно пошалил в молодости и весело погулял в юности. Вдоволь напился и до отвалу наелся в зрелом возрасте, намедитировался до коликов в муладхаре и напросветлялся во всех своих воплощениях до конъюнктивита третьего глаза. Во мне практически невозможно вызвать посторонние эмоции, непосредственным образом не связанные с моим ближайшем окружением. Но есть и исключения из этого правила; и одно из этих исключений - это, конечно же, Алик. Старая гвардия, а вернее - старый орёл. Знаешь, мой дорогой дневник, мы уже давно не тусуемся и не валяем дурака, как раньше, а ведём себя очень адекватно, просто и примерно живя в своих семьях. А после иммиграции в Канаду мы с ним вообще находимся на значительном расстоянии друг от друга, и поэтому снова встречаться каждые три недели у нас пока нет возможности. А общаться с Аликом мне хотелось бы каждый день. Потому что именно он и является для меня тем самым человеком, с которым я могу просто подолгу молчать, и тишина вокруг совсем не будет гнетущей, и вовсе не возникнет желания нарушить её. Или наоборот - говорить, рассказывать и спорить, иногда обсуждая по сто раз одно и то же, не уставая, не напрягаясь и не изнашивая интерес к давно, казалось бы, заезженным темам.

Поэтому, когда мне нужно что-то обговорить, обдумать или просто остановить очередной безумный внутренний монолог, я часто веду вымышленную беседу с воображаемым Аликом. Он ещё не носит очки и не начал лысеть, этот Алик. А в остальном он - такой же, как и настоящий. И вот я усаживаюсь поудобней и начинаю разговор. "А помнишь", - говорю ему я, -"как мы познакомились в кибуце Мааган Михаэль? Ты тогда похвастался мне, что знаешь, на какие точки в теле можно нажать, чтобы убить, вылечить или просто поманипулировать сознанием человека. А я гордо сообщил тебе, что вижу ауру, умею разговаривать с демонами и выходить в астрал". На этом месте воображаемый Алик обычно саркастически улыбается и называет "тех" нас молодыми долбоёбами с явными признаками юношеского маразма. Но я не успокаиваюсь и продолжаю : "А помнишь ульпан, ночные пьянки, сумасшедшую компьютерную игру "Gods" и кибуцную столовую? У меня ведь до сих пор где-то валяется ложка-галстук, которую ты мне подарил... А Юру с его магическими амбициями? А материалиста Эдика, которого я на несколько секунд вытащил из его физического тела? А Катю из Кишенёва? А Дану? Алик, ты помнишь эту итальянку?" Вспоминая Дану, мы оба замолкаем и немного обиженно сопим... "А Иерусалим?  А 'невірно набраний номер'? А ночёвки в заброшенной деревне Лифта? А пиво в Нетании, а йогу в Кфар-Сабе?" Ну и так далее, и тому подобное. Я могу вспоминать долго, взахлёб крича : "А помнишь паб на Адаре в Хайфе? Помнишь, как мы клялись друг другу никогда не менять личную свободу на домашние тапочки? А мистический Пятачок, а ночное море, а поездку на попутках в Беер-Шеву, а... помнишь, помнишь, помнишь?" Но воображаемый Алик, почти как настоящий, немного поморщившись, цинично одёргивает меня и резко спрашивает : "А ты что хотел-то, Мэн? Может, хватит индульгировать уже на своём маразме?" И тогда я беру телефон и звоню настоящему Алику. И говорю ему : "Приезжай в Виннипег, Мэн. Засиделся ты в своих Монреалях". А потом один иду пить пиво и кидаю в бокал маслину, как мы с ним договорились делать когда-то, лет двадцать назад.   

   
Мой дорогой дневник, передай, пожалуйста, Алику, что в конце мая я буду ждать его в гости - ведь сезон рыбалки уже будет открыт.  

Лапиздрюн. Стихи о канадском паспорте

Я волком бы 
           выгрыз 
                 либерализм. 
К демократам 
           почтения нету. 
К любым 
        чертям с матерями 
                            катись 
любая бумажка. 
                 Но эту... 
По длинному фронту 
                   аэропорта 
индеец 
         учтивый 
                движется. 
Глядит в паспорта, 
                и я 
                     покажу 
мою 
    тёмно-синюю книжицу. 
К одним паспортам - 
                    улыбка у рта. 
К другим - 
           отношение нежное. 
Толерантно 
            берут, например, 
                            паспорта 
фальшивых 
               сирийских беженцев. 
Глазами 
        доброго дядю выев, 
Не переставая 
             кланяться, 
берут, 
      как будто берут чаевые, 
паспорт 
       американца. 
В непальский - 
              глядят, 
                    как в афишу коза. 
На андорский - 
              выпяливают глаза 
в тугой 
       полицейской слоновости - 
откуда, мол, 
            и что это за 
географические новости? 
И не повернув 
              головы кочан 
и чувств 
        никаких 
               не изведав, 
берут 
      паспорта 
               израильтян, 
индусов,
         малайцев
                   и шведов. 
И вдруг, 
       как будто 
                 ожогом, 
                        рот 
скривило 
        господину. 
Это 
   господин чиновник 
                    берет 
   канадскую паспортину. 
Берет - 
        как бомбу, 
                  берет - 
                         как ежа, 
как бритву 
          обоюдоострую, 
берет, 
     как гремучую 
                  в 20 жал 
змею 
     двухметроворостую. 
Моргнул 
       многозначаще 
                    глаз носильщика, 
хоть вещи 
          снесет задаром вам. 
Стюардесса 
        ласково 
                 смотрит на сыщика, 
А сыщик - 
               на местных мадам. 
С каким наслажденьем 
                жандармской кастой 
я был бы 
         исхлестан и распят 
Не за то, 
     что в руках у меня 
                       есть паспорт, 
А без причины, 
          просто вот так...
Я волком бы 
           выгрыз 
                 либерализм. 
К демократам  
           почтения нету. 
К любым 
        чертям с матерями 
                            катись 
любая бумажка. 
              Но эту... 
Я 
  достаю 
         из широких штанин - 
Снимайте меня, 
            папарацци! 
Читайте, 
       завидуйте, 
                 я - 
                      гражданин 
Страны из содружества наций.

Необработанное исключение

"Давай поиграем в программиста и exception", - предложила мне Мая.  
"А как это?", - удивился я. 
"Очень просто. Я бросаю exception, а ты его ловишь". 
"И всё? - спросил я, - А зачем?" 
Мая улыбнулась : "Чтобы бросить кому-то другому. Или что-нибудь самому сделать". 
"А что, например?" 
"Да что хочешь. Хочешь, например - и бросаешь exception дальше". 
"А самому?" 
"Что самому?" 
"Ну, это... Что-нубудь сделать". 
"Ну... Сделай, только осторожно. Чтобы новый exception не создать". 
"Не хочу я в это играть, Мая. Я так никогда из цикла не выйду. Так и буду по кругу бегать". 
"Не нравится что-ли? Ну ладно, тогда не лови. Просто смотри и ничего не делай". 
"Хорошо, давай". 
"Бросаю!" 
"Unhandled Exception!" 
"Что?" 
"Зависла, что-ли, Мая?" 
"А?" 
"Сама же играть хотела", - недоуменно подумал я и включил debugger. 
"А говорил, что не хочет быть программистом, - радовалась Мая, - все они ломаются в начале, а потом их из бесконечного цикла даже инструкцией break не вытащишь".

А я только клацал клавиатурой и пил кофе.


Свидетельство о рождении

Знаешь, мой дорогой дневник... Иногда случается так, что пока ты как-будто находишься в объективной реальности, которая отождествляется у тебя с настоящим моментом времени, твоё сознание незаметно переползает в далёкое прошлое и начинает проигрывать, как старую потёртую пластинку, казалось бы, давно канувшие в небытиё фрагменты твоей жизни. И тогда расщеплённое восприятие как бы раздваивается, и архаичная картинка, состоящая из много лет тому назад минувших событий, накладывается сверху на действие, присходящее с тобой прямо здесь и сейчас. И ты как будто становишься подвешен между двумя параллельными мирами, один из которых находится, например, за тридцать лет перед сегодняшним днём, а второй - только за мгновение до твоего следующего вдоха, или на один миг после выдоха. И какая-то твоя часть на некоторое время проваливается назад, заново переживая старые заиграные эмоции, которые наотрез отказываются просто умереть в прошлом.  
  
Сегодня во время заседания мы, как обычно, говорили о работе. Я внимательно наблюдал за графиками и диаграммами на экране, пытаясь быть максимально сосредоточенным на теме доклада и полностью центрированным на лекторе. Но сам не заметил, как постепенно перед глазами изнутри снова появился мой родной советский город Дзержинск середины восьмидесятых. Я очень чётко видел заснеженную улицу с укутанными в тёплую одежду прохожими, не долгую дорогу от моего дома в школу, парадный вход в здание и тесную раздевалку. Вот я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, подхожу к своему классу и захожу внутрь.  
  
- Сегодня - бойкот всем не русским, - слышу я громкие крики, - бойкот не русским!  
- Считаем, быстро! Сколько у нас не русских?! Всем пиздюлей дадим!  
  
Через какое-то время несколько одноклассников обращаются напрямую ко мне:  
- Лунин, а ты у нас кто? Грузин или еврей?   
- Да русский я, пацаны, русский.  
- Да не пизди, ты чёрный.  
- Да у меня же фамилия "Лунин"! Я русский, такой же, как и вы. Вы чё, пацаны?  
- А давай в журнал посмотрим!  
  
Кто-то хватает учительский журнал, листает его и через некоторое время разочаровано сообщает:  
- Русский он. Вот, написано.  
- Да не может быть. Только наполовину, наверное.  
- Слышь, Лунин, принеси завтра свидетельство о рождении.   
- Да он не принесёт, он жид, он зассыт.   
- Тогда бойкот!  
- Бойкот жидам!  
- Да я не жид!  
- Тогда принеси свидетельство о рождении и покажи! Если наврал, что русский - тебе пиздец!  
- Да я русский, вон в журнале написано.  
- Тогда хуле тебе бояться? Принеси завтра в школу свидетельство о рождении. Жидёнок, бля!  
- А вот и принесу!  
- Давай, принеси! А если не русский - пизды получишь по полной.  
  
Домой я вернулся в подавленном настроении. Рассказал всё маме. Она вздохнула.  
- Мы не сможем подделать свидетельство о рождении. Тебя нельзя нести его в школу.
- А если как-то исправить национальность матери? Может, бритвой аккуратно подтереть? А потом просто впишем : русская, и всё?  
- Не получится, Мишка. Это будет заметно.   
- Что же мне делать?  
- Если бы я могла, я пришла бы в школу вместо тебя. Скажи, что потерял свидетельство о рождении. Не можешь найти. Потяни время - может быть, они забудут.

Я знал, что никто ничего не забудет. И мама знала. Утром я увидел, что она выставила на комод пудру в коричневой упаковке. Этой пудрой она всегда замазывала мне синяки и кровоподтёки после драк. Раньше мама тоже училась в этой же школе и прекрасно понимала, что значит проиграть бой. А выявляли проигравших на следующий день после драки по количеству повреждений на теле, поэтому их должно было быть настолько меньше, насколько возможно.   
  
Я тянул время три дня. Обещал принести свидетельство о рождении завтра, послезавтра, через неделю, потом. Из школы уходил чуть раньше через чёрный ход. Но через три дня в ДК шло интересное кино, на которое я просто обязан был пойти. По дороге я встретил двух своих одноклассников.   
  
- Где свидетельство, жидёнок? - радостно закричали они издалека. Я попытался оценить ситуацию. Их было двое, и к тому же оба были выше и крупнее меня. Мне было не по себе. Когда один из них подошёл почти вплотную ко мне, я резко бросился вниз, упал и что есть силы оттолкнулся ногами. Земля в этом месте была покрыта скользкой ледяной коркой, и я заскользил по ней и сбил своего противника с ног собственным телом. Когда он упал, второй одноклассник начал громко смеяться. Я поднялся на ноги и тоже стал хихикать, улыбаться и лихорадочно пытаться свести эту ситуацию к шутке. Первый одноклассник тоже поднялся на ноги и сделал вид, что просто подыграл мне. Он криво ухмыльнулся и сквозь зубы процедил:   
- Всё равно тебе пиздец, потом с тобой разберёмся. Гуляй пока.  
  
Кругами, чтобы успокоиться, я медленно добрёл до ДК. Купил билет и зашёл внутрь. И понял, что мне действительно "пиздец". Потому что в зале находились почти вся терроризировавшая меня компания, включая тех двоих, которых я встретил по дороге. Кино я уже смотреть не мог, потому что ум нервно искал выход из создавшейся ситуации. Пытаясь сосредоточиться на сюжете фильма, я строил планы отступления. Но отступать было действительно некуда. Эти ребята просто ждали конца сеанса, периодически обзываясь и плюя в мою сторону. Выйти на улицу раньше и просто убежать я не мог, хотя очень хотел. Но это было бы расценено как проявление трусости, и я не был готов к такому раскладу.   
  
Когда включили свет, я первый стоял около двери. Толпа зрителей хлынула наружу. Пока нас разделяла человеческая масса, я чувствовал себя относительно уверенно. Я старался идти быстро, прикрываясь взрослыми. Но ребята шли за мной, не отставая, а толпа людей постепенно редела. Народ сворачивал на другие улицы, все останавливались, разговаривали, заходили в подворотни. Пока я не остался с ними совсем без человеческой прослойки, спиной ощущая мурашки от ожидания развязки. Я знал, что все сразу они меня бить не станут, но и уйти не дадут, а добивать будут, скорее всего, ногами по почкам, парами с двух сторон.   
  
Я как раз проходил возле коричневой двухэтажки, в которой жили два моих хороших друга. И я решил сделать вид, что иду к ним в гости. А вдруг я успею заскочить в подъезд, и меня пронесёт? Но как только моя рука коснулась дверной ручки, я услышал:  
- Стой, бля! Куда пошёл? А ну, стоять, еврей, кому говорят!  
   
 Я открыл дверь в подъезд. Прямо передо мной стоял один из моих двух друзей, которые жили в этом доме. Паша. Я не знаю, почему он появился там именно в этот момент, но он явно не ожидал увидеть меня, да ещё и с агрессивно настроенной  толпой на хвосте. Паша никогда ни с кем не конфликтовал и был всегда дружелюбен и миролюбив. И в этот раз он тоже приветливо улыбнулся. Сначала мне, а потом - моим преследователям. А они уже приблизились к подъезду и полукольцом окружили меня.  
  
- Вали отсюда, - с азартом в голосе сказали они Паше, - мы сейчас еврейчика пИздить будем.  
Улыбка сошла с лица Паши. Он до конца открыл дверь и вышел, встав между мной и моими одноклассниками. Я знал, что шансы у него тоже не велики, хотя он был намного сильнее, чем я.  
- За что? - спросил Паша.  
- За то, что он не русский жидёнок. И ещё пиздИт, что русский.  
  
И тут Паша сказал совершенно не детскую фразу, к которую я вспоминаю вот уже почти тридцать лет.  
  
- Я здесь настоящий русский. И поэтому вы его даже пальцем не тронете.  
  
- Отойди, Паша, - попытался отговорить его я, - ты тут не при чём.  
- Какая разница, русский он или нет? Вот я - русский, и что? Сначала пройдите через меня, - не обращая внимания на мои слова, Паша изо всей силы толкнул меня в подъезд и встал в проходе.  
После долгой напряженной паузы кто-то сказал :  
- Ладно, ты свой, хотя и за евреев заступаешься. Мы русских не трогаем.   
- Пошли, пацаны, свалили.  
- Всё, пошли.   
  
Я долго смотрел им вслед и слушал, как скрипит снег под их удаляющимися шагами.  
  
Мой дорогой дневник, если ты увидишь Пашу, передай ему, что есть поступки, которые никогда не забываются. И в тот вечер он как раз и совершил такой поступок. И, хотя прошло уже почти тридцать лет, я просто хочу сказать ещё раз: "Спасибо, Паша!". Так ему и передай.