Тебе, Сергей.
Мой дорогой дневник... Я знаю, что обещал не выдумывать с твоей помощью всякую муть, а записывать правду и только правду. Но на этот раз я не удержался, потому что слово "Спелеомания" на самом деле ну уж очень интересное было. В общем, все герои и персонажи здесь вымышлены, а любые совпадения с реальными событиями случайны. Ну, кроме Смерти, конечно. Потому что она-то ведь может являться и героем, и событием одновременно. Ну ладно, всё... Слушай, мой дорогой дневник...
Разветвленная каскадная пещера с входом в форме вертикального колодца, местами покрытого кальцитовой корой. Узкий проход с выветрелым потолком, ведущий в карстовый грот с причудливой формы натечными образованиями. Глубокий холодный сифон, а за ним - просторный зал со сводчатым потолком и колоннами из сросшихся сталактитов и сталагмитов. Я стою возле стены, с одной стороны обильно покрытой толстым слоем мондмильха. Моя группа на подходе. Вглядываясь в освещённое закреплённым на каске фонарём пространство, медленно опускаю на дно пещеры свою отлично продуманную экипировку и прислушиваюсь к гудящей тишине, которая буквально физически давит на уставший ум так, как чугунная усталость сжимает натруженные мышцы. Дышать становится тяжелее, и холод будто бы проникает в кости, мелким ознобом заставляя тело непроизвольно съёживаться. И вдруг неописуемый ужас сковывает моё сознание, резким ударом парализуя застывшее в животном страхе тело, ожившим кошмаром выбивая из него переставшую двигаться от паники волю. Прямо передо мной молча стоит высокая фигура в ярко-светлом комбинезоне, не отбрасывая тени в сильном свете фонаря. "Белый Спелеолог", - молнией проносится в моём сжавшемся мозгу, - "мне никогда не выйти отсюда. Боже мой, это Белый Спелеолог!".
- Ты бы меня ещё Чёрным Альпинистом назвал, фантазёр... Да откуда вы все такую несусветную бредятину берёте-то, это же просто форменный пиздец какой-то... Ох, маразм, маразм... - не шевеля губами и не двигаясь, произнесла странная и страшная сущность, вздыхая, причитая и как бы жалуясь на жизнь.
- Кто ты? - задал я самый логичный в этой ситуации вопрос и с огромным удивлением обнаружил, что тоже не раскрываю рта, когда говорю.
- Я твоя смерть. Ты умер. - она внимательно ожидало моей реакции.
- Что? Почему? А как же эта пещера?
- Отвечаю по порядку, - устало прогнусавило существо. - Ты умер. От старости, дома, в окружении семьи. Никакой пещеры на самом деле нет, ты её просто представляешь. Кстати, меня ты тоже придумал, и на самом деле я не существую. А теперь давай поиграем в ассоциации.
- А потом? - спросил я. - Что потом? И вообще, здесь же всё так реально. Как такое может быть?
- После этого я заберу тебя. Ничто из происходящего с тобой сейчас не реально. Совсем. Если не веришь, то попробуй найти своё оборудование. Кстати, при жизни тоже ничего настоящего у тебя не было, и всё так же являлось плодом твоего воображения. А сейчас давай играть.
- Куда же и каким образом ты меня заберёшь, если тебя на самом деле нет? - я почувствовал лёгкую надежду на что-то абстрактное и невыразимое. Судорожно оглядываясь, стал пытаться найти свой акваланг, карабины, верёвки, крючья и страховки, но ничего не видел, и даже надетый на меня комбинезон куда-то пропал.
- Ну, ведь и тебя уже тоже больше нет. Мы с тобой теперь, так сказать, по одну сторону баррикад, - подмигнула мне Смерть. - И знаешь что? Ладно, уговорил. Я не стану забирать тебя. Хотя, я бы на твоём месте не стала бы в очередной раз экспериментировать. Давай, говори мне пять любых ассоциаций, которые первыми возникнут, и можно будет двигаться дальше.
-Хорошо, вздохнул я. - Сакральный пантеизм, естество личности, единство озарения, мнимая аханкара, несуществующая интроспекция. Всё, пять!
Интересно, - хитро прищурилась Смерть. - Сакральный пантеизм. Значит, ты пытался найти божественную логику в окружающей тебя вселенной, при этом считая, что твои поиски сами по себе являются чем-до необычным и духовным. Ты просто перепутал цель со средством. Так, дальше. Естество личности. Опять мимо. Никакого естества у твоей личности никогда не было. Тебя полностью создали извне, исключительно с помощью привнесённых снаружи элементов. Хорошо... Единство озарения. Да, не приятно. Ни тебе единения с мирозданием, ни даже близости с группой единомышленников, озарённых единой идеей. Так и осталось всё это глупой мечтой. Отлично... Мнимая аханкара. Конечно, ведь ты всю жизь на самом деле ничего не познавал, а только делал вид, что пытаешься что-то понять, обманывая и себя, и всех вокруг. И что у нас там ещё? А, несуществующая интроспекция. А как же ты в принципе мог наблюдать за собой, если вся твоя суть - это только лишь созданные окружением эталоны? Кто наблюдать-то будет, и за кем? Ведь никаких личных инструментов восприятия ты так и не создал. Ладно, всё. Пошли. Пора.
- Я?
- Я, я. В смысле, ты. А, между прочим, ты знаешь, что у тебя спелеомания?
- Почему?
- Ну, это напрямую следует из твоего ассоциативного ряда и предпоследнего вопроса. Просто сложи вместе все первые буквы, добавь в конце "Я" - ведь это же твои ассоциации, и посмотри, что за аббревиатура получилась.
- Сакральный Пантеизм, Естество Личности, Единство Озарения, Мнимая Аханкара, Несуществующая Интроспекция, Я - сокращённо "СПЕЛЕОМАНИЯ", - удивлённо согласился я. - И что мне теперь делать?
- Да ничего, просто в молодости ты был, так сказать, спелеотуристом. Очень любил ходить по разным пещерам. Поэтому всё это сейчас себе и напридумывал. Не волнуйся, твоя спелеомания останется здесь навсегда, ты не заберёшь её с собой. - Смерть показала рукой на начало узкого тоннеля в стене, в конце которого горел тусклый свет. - Иди туда. Прощай.
- А можно мне забрать с собой вот это? - я кивнул в сторону красивого пещерного жемчуга, лежавшего около прохода в стене.
- Ты что, забыл, что пещеры нужно оставлять после себя в первозданном или, хотя бы, естественном виде? Нельзя ведь ничего портить или нарушать атмосферу в пещерах и гротах. Это одно из самых важных правил. Кстати, оно теперь очень долго не пригодится тебе. - И Смерть добродушно кивнула мне на прощанье.
Я зашёл в узкий проём без страховки и пополз к мерцающему светлому пятну, которое по мере моего приближения становилось всё ярче, чётче и светлее.
"Спелеомания", - вдруг подумалось мне, и я попытался сказать это слово вслух. Но вместо собственного голоса я неожиданно услышал плач ребёнка. И я знал, что это был мой собственный плач.
Знаешь, Пахан, мне совсем не верится, но прошло уже больше одиннадцати лет. Довольно долгое время после твоей смерти я почти каждый день мысленно разговаривал с тобой. Например, вспоминал, как ты зашёл в комнату в кибуце после той самой стрижки, за которую мы и прозвали тебя Паханом. Нам было тогда по шестнадцать. Ты стоял возле двери и гладил свою почти наголо бритую голову, а мы весело смеялись, показывали на тебя пальцами и кричали друг другу : "А вы уже видели Пахана? Посмотри, это настоящий Пахан!". И все старались провести рукой по твоей голове, а ты нехотя отбивался и улыбался этой своей улыбкой, которая до сих пор снится мне по ночам. Пахан... Глеб... Галь. Или вот, нам по семнадцать, и поздно заполночь, абсолютно пьяные, мы сидим в жаркой влажной ночи на деревянной скамейке и говорим, говорим, говорим... Ты больше слушаешь, киваешь и многозначительно смотришь в землю, а я что-то несу, ору, размахиваю руками и никак не могу остановится. А вот нам по восемнадцать, и мы идём пешком с кибуцной дискотеки на берег моря мимо нашей школы, живого уголка, спортзала и искусственных прудов... А сейчас нам по девятнадцать, мы все вместе сидим в столовой за ужином и смеёмся над тобой, что в конце школы ты пропустил экзамен по физике, потому что всю ночь проиграл в карты. А ты снова улыбаешься той самой улыбкой... А потом нам по двадцать, и мы опять встречаемся в кибуце в пятницу вечером, и ты сидишь возле наших маленьких домиков в форме десантника и лёгких армейских красных ботинках...
Знаешь, Пахан, всё должно было быть не так, а совсем по-другому. Помнишь одну из наших последних встреч, когда мы случайно увиделись в Хайфе? Мы с тобой крепко обнялись, а потом познакомили друг друга с нашими подругами. А я смотрел на тебя и думал, что ты, наверное, сможешь быть отличным мужем и самым лучшим отцом из всех нас. Но судьба распорядилась по-другому... А один из наших последних разговоров? Я тогда подшучивал над тобой, что ты слишком добрый и человеколюбивый. А ты утверждал, что все люди достойны того, чтобы к ним относились с пониманием и уважением. Ты всегда был запредельно отзывчивым, не в меру альтруистичным и чересчур гуманным. И это не простые слова, Пахан. Я до сих пор уверен, что именно это и убило тебя. И, знаешь, я страшно жалею, что не смог убедить тебя не быть настолько великодушным и открытым. Хотя, я ведь понимаю, что ты был очень сильной личностью, и на самом деле мне не хватило бы влияния, чтобы донести до тебя эту мысль и каким-то образом заставить измениться; мы не были с тобой настолько близкими друзьями. Но, ты знаешь, мне до сих пор хочется схватить тебя за грудки, посмотреть в глаза, сильно потрясти и крикнуть что есть мочи : "Пахан, не будь таким добрым! Ты умрёшь из-за своей любви к людям!". Но, мы ведь оба знаем, что уже слишком поздно для этого. И я никак не могу простить себе это...
Её звали Реим Салах а-Райши. Она несла на себе взрывчатку, но заявила, что у неё в ноге находится имплантированная платиновая пластина и попросила не обыскивать её обычным способом, а организовать для неё специальный досмотр - более гуманный и человечный. И, конечно, Пахан, ты поверил ей и отнёсся с пониманием и добротой... А потом мы все читали сухие новости : "Около 9:30 по ближневосточному времени на КПП 'Эрез' прогремел взрыв. Террористка-смертница привела в действие взрывное устройство, закрепленное на её теле. В результате теракта было убито 4 человека и ранено 12". Я помню, как читал это и плакал, Пахан. Потому что мы все уже знали тогда, что один из погибших - это 29-летний Галь Шапиро из Ашкелона, работавший старшим смены ночных охранников на КПП 'Эрез'.
А потом - кладбище, и весь наш класс в сборе. И твоя мама, которая сквозь слёзы говорит, что родители не должны хоронить своих детей. И мы с Рамоном зачем-то обсуждаем, нужно ли поставить тебе на могилу водку в стакане "по русскому обычаю"...
Знаешь, Пахан, ты всегда был отличным водителем. Однажды я сказал тебе, что если когда-нибудь буду водить машину, то буду подражать твоему стилю вождения. И сейчас я просто хочу добавить, что до сих пор так и делаю...
Покойся с миром, Пахан. Пусть земля тебе будет пухом.
А сейчас, мой дорогой дневник, я должен тебе пожаловаться. По-моему, с годами я становлюсь сентиментальным и мягкотелым индивидиком, медленно и постепенно начинающим изменять своим старым и проверенным, циничным и бездушным жизненным принципам. Вот послушай, что я давеча натворил... Представляешь, это ведь я - прагматичный и холодный расчётливый логик, всегда насмехавшийся над всякими эмоциональными муси-пусями... Старею, я, мой дорогой дневник, старею... В общем, слушай - дело было так.
Две недели назад вдруг раздался неожиданный телефонный звонок, и я зачем-то ответил. Говорил бодрый и напыщенно сексуальный, с лёгкой хрипотцой, женский голос. Мне предложили пройти рабочее собеседование в одной очень навороченной и солидной компании. И я, как обычно в таких ситуациях, с радостью согласился. "Это же так чудесно, весело и приятно - на людей посмотреть и себя показать", - думалось мне. Я даже специально побрился по такому случаю - чтобы на интервью красиво и правильно выглядеть. Жена выгладила мне рубашку и начистила ботинки. И вот я, такой весь из себя охуительный, сижу себе утром, пью кофе и готовлюсь к предстоящей встрече. Кстати, на этом этапе был мне знак. Оказалось, что я забыл распечатать две копии резюме для интервьюеров, а принтера у меня не было. Но, как и всегда раньше, я был глух и слеп к знакам. Глупец. А, я уже это когда-то говорил... Я написал СМС-сообщение нашим соседям и слёзно попросил их распечатать для меня этот файл, и послал его через дорогу по электронной почте. А потом с благодарностью стал ждать бумажного варианта. Когда все проблемы и мешающие препятствия были устранены, я накормил попугая, выгулял собак, отвёз детей в садик и поехал себе на интервью.
Всё прошло на удивление быстро, и уже через сорок пять минут я снова сидел в машине и привычно пялился в Фейсбук на своём сотовом телефоне. Потом, выполняя обещание, данное мной на день раньше вербально-симпатичному женскому голосу, я позвонил рекрутеру. После нескольких вопросов с его стороны мне сухо и официально сообщили, что, если, может быть, клиент изъявит желание встретиться со мной ещё раз, то они свяжутся и донесут до меня эту информацию. А пока - всё, свободен. И, радостно насвистывая весёлую детскую песенку про снеговичка, я поехал на работу. Следующий звонок разразился уже через три часа. "Послушай, парень", - сказал рекрутер, - "я не знаю, кто ты такой, и что ты им там наговорил, но они хотят, чтобы через две недели ты начал работать на них. Второго интервью не будет, и через час я пришлю тебе официальный контракт"...
В общем, уже в этот же день мне формально предложили другую работу. С большей зарплатой и лучшими условиями, чем сейчас у меня есть. А я? Что сделал я, мой дорогой дневник? Я совсем спятил, абсолютно сошёл с ума и окончательно рехнулся. Ты знаешь, я вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, эмоционально отказался. Мне почему-то вдруг стало по-человечески неудобно перед своим милым начальником, неловко перед любимыми коллегами и совестливо перед моей дорогой и славной фирмой. Они, видете-ли, целый год учили меня всему, что знали сами. Отрывали от себя, можно сказать, куски интеллектуальной коросты и наклеивали её по частям на мой девственный не запятнанный сложными знаниями ум. Сколько черепных коробок было открыто нами за это время... Сколько мозгов, в буквальном смысле этого слова, вправлено, а вернее, выправлено... Сколько раковых опухолей выжжено направленным лазерным лучом... Сколько багов написано... Сколько кофе выпито... Ах, моя сладкая организация, ох, мой обожаемый коллектив. Ути-пути!
Когда я сообщил рекрутеру о своём решении, он начал заикаться. Ты что, Майкл? Ты в своё уме? Да ведь они предлагают тебе даже больше, чем ты просил. Что тебе надо-то? Охренеть просто можно. Тоже мне иммигрант, выпендривается тут, прямо как какая-то знаменитая селебрети. Ты что о себе возомнил-то? Давай, соглашайся, не дури. Ты не в себе, парень, совсем не в себе. Подписывай контракт, пока мы добрые... Он был похож на Дьявола, размахивающим у меня перед носом окровавленным пером и свежераспечатанным PDF-файлом. Моя психика начала сворачиваться калачиком...
И тогда я позвонил своему дяде. Как обычно, без особого напряжения, они с его женой, которую я уже давно воспринимаю как любимую тётю, помогли мне вернуть на место вышедшую из под контроля логику и вправили обратно убегающие центры принятия правильных решений. Мы говорили очень долго, и я много нудил, страшно тупил, плаксиво юлил и неадекватно менял направление. Но у меня действительно крутые дядя и тётя, и через четыре часа я примерно был уверен в том, как должен был поступать. А потом я выгулял собаку, помыл посуду, поковырялся в носу, просмотрел Фэйсбук и пошёл спать. Утром мне надо было снова звонить рекрутеру.
Ночью мне приснился Будда. Он сидел в позе лотоса на огромном кленовом листе и рассматривал мой новый контракт. Я робко подошёл к нему и спросил, что мне делать. “Ты долбоёб, Миша”, - сообщил мне он, - “загляни в свой внутренний регистр правильных решений. Вадик и Саша уже обнулили его тебе”. “Фу, как не красиво ругаться. Не по-буддистски как-то”, - удивился я. “А кто тебе сказал, что я буддист?”, - сощурился в ответ Будда. Мне показалось, что лучше не продолжать эту дискуссию, и я проснулся.
Решение было принято. Я остался на прежнем месте. А вот правильно ли я сделал? Время покажет, мой дорогой дневник, время покажет.
Есть женщины в разных селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,-
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет - все ошибки заметит!
Посмотрит - и баг починИт!»
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идет,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Лишь код.
Красавица, миру на диво,
И, плюс, - ещё очень умна,
Любую программу красиво,
И ловко напишет она.
И голод, и холод выносит,
И пиво не пьёт, а лишь чай...
Умы женской логикой сносит:
Напишет - а ты разбирай!
Компайлер у ней совсем сбился,
Деба́ггер сейчас упадёт.
Но всё же она изловчится
И вскоре проект весь спасёт!
Чужие просчёты, как косы
Упали на смуглую грудь,
Зависли в DB все запросы -
Мешают в таблицы взглянуть.
Она развела всё руками,
В компьютер сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит...
По будням не любит безделья.
Зато вам ее не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
В weekend трудовую печать.
Такого сердечного смеха,
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Потеха!
Программер, дружи с головой!»
В игре ее геймер не словит,
К системе любой подойдёт
И сразу в ней всё восстановит,
Проблему в два счёта найдёт!
Красивые, ровные классы,
Что крупные перлы, у ней,
Они, как волшебные пассы
Хранят алгоритм для людей.
Она улыбается редко...
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
iPad на часок одолжить;
Не жалок ей user убогий,
Что мысли не может связать.
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье,
И фирма не бьется в нужде.
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
И, хоть у релиза есть дата,
Для мужа найдётся часок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Лежит, как на стуле, новейший
Лептоп у неё на груди.
Рядком шестилетнего сына
Мамаша-программер ведет...
И по сердцу эта картина
Всем любящим правильный код.
Возьми меня на ручки, папа. Поменяй мне подгузник. Покачай меня, уложи спать. Поиграй со мной. Посмотрим вместе мультфильм? Погуляем на улице? Посмотри, как я умею! Можно без шапки? Научи меня, покажи мне. Купи мне велосипед. Когда на рыбалку? Где мы отмечаем мой день рождения? Я хочу позвать друзей, с ночёвкой. Какие девочки, папа?… Закажем пиццу? Ко мне приходят гости, и мне надо съездить за безалкогольным пивом… Когда я смогу сдать на права? Сегодня приду поздно… Можешь, пожалуйста, закрыть дверь, а то я с подругой? Что? Не слышно, я в наушниках. Не важно как зовут, это уже другая. Ало? Папа? Можешь выслать мне немного денег? Привет маме, не пропадайте. Может, вам надо что-то? Ты не стесняйся, говори, если что. Папа? как ты себя чувствуешь? Как мама? Ты меня слышишь вообще? Привет всем. Хочешь ко мне на ручки, папа?
Знаешь, мой дорогой дневник... Вчера, в новогоднюю ночь, мне вспомнилась одна из тех аномальных историй, которые раньше почему-то так часто материализовались вокруг меня. Вот, послушай. Дело было в израильской армии 31 декабря 1995 года, прямо перед Новым годом. Неделя в Израиле начинается с воскресенья, и в тот год праздник как раз выпал на такой тёплый "первый день", как мы ласково называли его на иврите... В знойном воздухе чувствовалось ожидание новогоднего чуда. Казалось, что даже на кладбище напротив моей базы происходило какое-то предпраздничное шевеление. Стояла необычная для декабря жара, и я даже сам с собой пошутил, что если забуду поставить водку в холодильник, то до полуночи она закипит, и Новый год мы будем встречать не по-русски, а по-израильски. Да, да, я знаю, что это очень глупая шутка, но тогда она казалось мне невероятно смешной...
Я зашёл в свою казарму, выгрузил водку, надел наволочку на подушку и аккуратно сложил на полочке видеокассеты с лекциями Ошо. Взял сигарету и вышел на улицу. И тут ко мне подошёл дежурный офицер. Своеобразным израильским жестом он попросил меня задержаться, а затем с ходу ошарашил совершенно неожиданным и невероятным вопросом : "Эй, солдат, у тебя уже есть брат?".
Иногда так бывает, что из-за субъективного восприятия происходящего человек даже не может приблизительно догадаться, о чём думает его собеседник. Слово "АХ" ("אח") на иврите может обозначать как "брат", так и "камин". Омонимы такие вот... Теоретически, дежурный офицер мог бы употребить и другой термин, который я наверняка бы понял : "ТАНУР" ("תנור"). Но, как назло, он почему-то сказал "АХ", что я буквально перевёл как "брат", поскольку тогда просто не догадывался о втором, "каминном" значении этого слова. В общем, добрый дядя-офицер просто хотел, чтобы я поставил в свою комнату обогреватель, и даже не предполагал, насколько я охуел от его простого вопроса.
- У меня нет брата, - медленно и осторожно сказал я, глядя ему прямо в глаза.
- Отлично, не волнуйся, сейчас будет, - с улыбкой ответил офицер.
- Как... как это будет?
- Как у всех. Заполнишь специальный бланк, распишешься, и мы тебе за пять минут сделаем брата.
- А... бланк? Брат? А если я не хочу? Это обязательно вообще?
- Да ты не волнуйся, это правда очень быстрая процедура. У нас это на поток поставлено. Я сам лично половине солдат помог с братьями, и все они очень довольны.
- Но я же все эти годы жил без братьев. И всё было нормально. Мне правда не нужен брат, - пытался увильнуть я.
- Солдат, послушай. Я знаю, ты эмигрант из России. Там зимой вообще очень холодно. Может быть, поэтому ты не хочешь, чтобы мы принесли тебе брата? Ты просто привык к холоду?
- Командир, я не вижу связи с Россией и холодом. Вы имеете в виду душевный холод? Но ведь мой брат сначала будет маленький и не сможет дать мне достаточно тепла. Пройдут годы, пока он вырастет...
- Ха! Да что же ты раньше-то не сказал? Я позабочусь, чтобы ты сразу получил большого брата. Годы... Шутник, тоже мне. Мы, конечно, немного бюрократичны, но не настолько же... Спасибо за критику, солдат.
- Да я не критикую. Я не понимаю... Как это - сразу большой? У всех, значит, маленькие братья, а у меня - сразу большой? А как это вообще возможно?
- Да нормально всё, расслабься. Просто другой бланк заполнишь, и всё. И вечером уже сможешь греться. Только ты в кровать его не клади, - и офицер заговорчески подмигнул мне.
- А что, здесь есть и такие, кто спят со своими братьями? - я был в лёгком шоке.
- Да все с ними спят. Мы для этого их и приносим. А зачем ещё тогда братья нужны? Чтобы ночью греться, зима же на улице. Странный ты, солдат..., - офицер внимательно посмотрел на меня.
- А если он маленький, как у других, а не большой, как у меня? Они что, спят со своими маленькими братьями???
- Ну да. И с маленькими тоже. Только сначала их надо сделать, правильно? Иди уже, заполни бланк, возьми брата. Потом поставь его около кровати и начинай спать с ним, если тебе холодно. Что непонятного-то?
- Да всё мне не понятно. Как можно сделать брата за один день, каким образом он вырастет и зачем мне с ним спать? Это приказ вообще? Или просьба?
Улыбка начала постепенно сходить с лица офицера.
- Михаэль, - он назвал меня моим ивритским именем, - послушай. Я знаю, ты любишь шутить. Но это уже не смешно. Я должен сделать так, чтобы у всех моих солдат были братья. И тебе я тоже сделаю брата, даже если ты не захочешь с ним спать. Я с ним сам спать буду, хорошо? Просто заполни бланк и распишись. Договорились?
- Спать с моим братом?
- Ну да, если ты сам этого не хочешь. А ещё можешь поменяться с кем-нибудь. Я уверен, что многим солдатам на самом деле хочется братьев побольше, потому что маленькие не так эффективны (энергичны). Можешь поменяться с кем-нибудь. Они тебе - своего маленького брата, а ты им - сразу большого. Ты же русский, тебе сильно греться не надо. Будешь спать с маленьким.
Я подумал, что схожу с ума...
- Так что, мне надо позвонить маме? Она же ещё ничего не знает.
- Зачем? Ты маменькин сынок или солдат армии обороны Израиля?
Мы смотрели друг на друга, как два барана на новые ворота.
- Хорошо, командир, - сказал я, всё ещё надеясь на то, что он просто шутит, а не находится в состоянии наркотического опьянения, - хорошо. Я пойду и заполню бланк. А если мой большой брат будет плохо работать по ночам? Можно его будет сдать обратно?
- Нет, братьев не сдают. Но их можно починить. Правда, пока его будут разбирать, ты будешь без брата. Поэтому пусть лучше он у тебя хорошо работает.
- Разбирать? Зачем? Он разве от этого не заболеет?
У моего командира начал дёргаться бровь. И в это время к нам подошёл другой, русскоязычный офицер.
- В чём дело? Что с тобой? - спросил он у первого офицера, увидев его выражение лица.
Они отошли в сторону и о чём-то поговорили. После этого второй офицер подошёл ко мне вплотную.
- Миша, - он назвал меня моим русским именем, - возьми обогреватель, не создавай лишних проблем. И так мне тут все говорят, что ты видеокассеты с каким-то старым индусом в армию притащил. Это, кстати, правда?
И тут я всё понял.
- Что такое "АХ"? - спросил я его.
И тогда русскоязычный офицер тоже всё понял и быстро побежал успокаивать первого, ивритоговорящего офицера, который в буквальном смысле нервно курил в сторонке. Через минуту я услышал, как они ржали, как два боевых коня. И, надо тебе признаться, я смеялся ещё громче них, мой дорогой дневник.
Крошка сын
К отцу пришёл,
И спросила кроха:
"Если Ай-Фон -
Хорошо,
Значит, Самсунг -
Плохо?"
У меня
Секретов нет, -
Инфа вся в нотбуке, -
Папы этого
Ответ
Я пишу
в Фейсбуке.
"Тебе, сынка,
Крышу рвёт", -
Папочка заохал, -
"Каждый знает,
Что смартфон -
Для ребёнка -
Плохо.
Ты чего ко мне
Пришёл?
Нету интернета?
Гуглить - это хорошо
И большим
И детям.
Если
Сын
Чернее ночи,
Грязь лежит
На рожице, —
Ясно,
Он до
Поздней ночи
С гаджетом корёжится.
Скинуть мне тебе
На мыло
Линк, который я нашёл?
Там всё объясняют мило
И трактуют хорошо.
Если бьёт
Драчун дрянной
Слабого мальчишку,
Значит, любит гаджет свой
Больше он, чем книжку.
Этот вот кричит:
'Не трожь
Тех,
Кто без смартфона', -
Этот мальчик
Так хорош,
Хоть без телефона...
Если ты
Порвал подряд
Книжицу
И мячик,
Октябрята говорят:
Купи гаджет, мальчик.
Если мальчик
Любит труд,
Тычет
В экран
Пальчик,
Про такого
Пишут тут:
Он -
Хороший мальчик.
От вороны
Карапуз
Бегая, ругался.
Это - просто
Глупый трус :
Мема испугался.
Этот,
Хоть и сам с вершок,
Спорит
С приложением.
Храбрый мальчик,
Хорошо,
Просто загляденье.
Этот мальчик
Уронил
Сотовый прям в лужу.
В грязь полез он,
Как дебил -
Что может быть хуже?!
Этот
Чистит валенки,
Моет
Сам
Галоши.
Хоть игра и
Странная,
Но вполне хорошая.
Помни
Это
Каждый сын.
Знай
Любой ребёнок:
Гаджет -
Это
Толстый свин.
А смартфон - свинёнок".
Мальчик
Радостный пошёл,
И решила кроха:
"Я куплю себе
Смартфон -
По фигу, что плохо".
Москва. 1981-й год. "Стоячая" пивная. Я, моргая, смотрю снизу вверх через прозрачный стол. В мутной стеклянной поверхности расплывается отражение тусклых лампочек на потолке, мокрых пивных кружек и трёх пьяных лиц, одно из которых принадлежит моему отцу. Мы с ним ехали в зоопарк, но по дороге забрели в эту вонючую забегаловку и, похоже, зависли здесь надолго. Я тереблю его за ногу под столом : "Папа, пап, а когда мы поедем? Я хочу посмотреть на львов и обезьян". "Скоро, скоро, сынок. Сейчас. Десять минут...", - отвечает мне через стол отец. Наверху появляется бутылка водки. Я слышу весёлый пьяный голос : "А хуле? Пиво без водки - деньги на ветер"... Их трое там, над столом. А я хочу, чтобы осталось только двое. Мой отец просто должен уйти. Сейчас. Мы же едем в зоопарк. Пусть здесь будет только две кружки наверху. Я хочу, чтобы третья просто потерялась...
Промозглый вечер. Редкий моросящий дождь. Я держу своего папу за руку. Мы не попали в зоопарк. Мы едем домой. Уже слишком поздно и зоопарк закрыт. "Я не пьяный, сынок", - говорит мне отец и падает на мокрый асфальт. Кто-то помогает ему встать. Я пытаюсь поддерживать его за руку, но это слишком тяжело.
Почти ночь. Родное метро "Кузьминки". Подземный переход. Отец, шатаясь, пытается купить цветы у торговки в зелёном платке. Прохожие смотрят на меня и качают головами. Я собираю с грязного заплёванного пола мелочь, которая выпала у папы из руки. Там было три монеты. Три. Я это знаю наверняка, но не могу найти третью. Есть только две. Куда делась ещё одна? Я не хочу потерять её здесь, среди обслюнявленной шелухи семечек...
Не знаю, сколько времени. 347-й автобус - три знакомые до боли цифры. Тёмная ночная поездка. Люберецкий район, город Дзержинск. Остановка. Здание сберкассы. Улица Строителей, дом один - длинная белая пятиэтажка. Я считаю до трёх. Раз-два-три. Через три подъезда - наш. Если пропустить третий, то попадёшь не к себе... Раз-два-три...
Открытая дверь. Плачущая мать. Помятый букет цветов на комоде. Папа пытается что-то объяснять. Получается не очень связанно... "Извини нас, мама", - помогаю ему я.
Нас трое. И я не хочу, чтобы это число поменялось. Папа, мама и я. Как три бутылки кока-колы, одна из которых у меня когда-то пропадёт. И гараж в далёком канадском Виннипеге на секундочку превратиться в московскую стоячую пивную, когда я буду искать в нём эту потерянную бутылку.
Иногда мне очень хочется обнять своего одиннадцатилетнего сына так, как я делал это раньше, лет восемь назад. Так, как сейчас я могу обнимать только своего самого младшего : схватить сильно-пресильно и прижать к себе всем телом, чтобы он на секундочку не мог двигаться. И, закрыв глаза, тихонечко прошептать ему на ушко : "Кто хороший? Кто любимый?". И точно знать, что для нас в мире не существует больше абсолютно ничего. Только мы, наши объятия и эти два подвешенных в пространстве и времени экзистенциальных вопроса. А мы стоим и растворяемся друг в друге. Я на какое-то мгновение становлюсь сыном, а он на краткий миг превращается в отца. И ещё я хочу слышать, как он тихонечко отвечает мне на ухо, тоже шёпотом : "Я... Я хороший. Я любимый". И вдруг почувствовать, как изнутри к горлу подкатывает комок, а на глазах наворачиваются слёзы. И не хочется отпускать его... Вот так бы и стоял с ним в обнимку всю жизнь, ощущая, как он взрослеет.
Но нет. Когда я обнимаю своего среднего сына, то он, явно копируя меня, возмущённо отпихивается и громко протестует : "Блять, ну папа, ну отстань. Ты слишком сжал меня. Oтпусти уже, я сказал, ну?!"...
Когда же точно они перестают так мило обниматься, в каком возрасте уходит это сладкое волшебство? Ты не помнишь, мой дорогой дневник?
Знаешь, мой дорогой дневник, а вот вчера ночью ничего не предвещало очередного маразма. Я просто спокойно гулял себе по пустому футбольному полю с собакой, громко зевая и часто почёсываясь через мою любимую синюю куртку. И вдруг, как и всегда, когда это со мной случается, одновременно с тупой болью посередине лба, я увидел тёмную, вытянутую и, как бы, очень костлявую фигуру. Сильно потерев лоб, я глубоко вздохнул и нервно отвернулся от незваного гостя. Хотя, я же не мог точно знать, кто и к кому пришёл в гости на этом пустом осеннем стадионе. Я смотрел направо, но видел и чувствовал это создание слева. Лоб болел. Вспомнилась старая советская детская передача "В гостях у сказки" и почему-то захотелось вернуться лет на двадцать назад и попасть в свою комнату в киббуце Мааган Михаэль. Я встряхнулся, покачал головой и снова, как бы обиженно, с шумом выдохнул воздух. Я знал, что просто отвертеться и не заметить его не получится. А дома меня ждали горячие пельмени с картошкой. Хотя, при чём тут это?! "Ну, и что мы хотим?", - подумал я, обращаясь к нему. В мечущемся уме, как цветные пятна логического бензина на жидкой поверхности подобия контроля ситуации, стали возникать бесплодные попытки классифицировать это существо. Мыслеформа? Привидение? Демон? Чья-то астральная проекция? Маг? Призрак? Двойник? Простая галлюцинация? Я закрыл глаза, продолжая смотреть на костлявую тень. Понимание происходящего пришло через несколько секунд.
На какое-то мгновенье я как-бы переместился в параллельную реальность.
- За ноги его тяни, за ноги. Я всё время через ноги выхожу. Только смотри, вниз не проваливайся. Там может быть довольно страшно. Попробуй сразу наверх его поднять.
- Так пусть он сам попробует выйти, но через голову. Тогда напрямую наверх попадаешь. Нет?
- Ладно, оставь его. Пусть сам...
Тишина. Свет. Темнота. Падение. Взлёт. Возвращение.
- Ну как? Я как-то потерял тебя из вида.
- Я тоже не видел тебя. Странно. Я находился на каком-то стадионе. Там была осень, но настоящая. С листопадом, а не израильская. По-моему, какой-то мужик выгуливал собаку. И знаешь, мне показалось, что он заметил меня.
Я улыбнулся и махнул рукой в сторону тени. "До встречи", - мелькнуло в голове.
Я снова вздохнул, на этот раз облегчённо. И пошёл есть пельмени с картошкой. И костлявому существу тоже уже нужно было возвращаться.
Круг иногда замыкается, мой дорогой дневник.