Сегодня первое апреля - так сказать, день Дурака. Каждый год в этот день я вспоминаю историю двух настоящих дураков, которые один раз уплыли на дырявом каяке в открытое Средиземное море.
Слушай, мой дорогой дневник.
Первое апреля девяносто пятого выпало на субботу. В кибуце Мааган Михаэль выдался довольно прохладный и относительно ветреный день. Это был первый выходной, в который я вышел домой на побывку из армии. Я был бравым солдатом уже целую неделю и был очень этим горд. Поэтому, когда мой друг Эвиатар после завтрака предложил поплавать на каяке в море, я сразу согласился. "Знаешь, братишка", - "сказал я ему, - "по-русски говорят, что пьяному море по-колено. Представляешь, докуда оно израильскому солдату?". И мы вместе пошли на кибуцный пляж.
Наш каяк сразу показался мне каким-то странным. Может быть, потому, что я совершенно не умел на нём плавать, хотя теорию знал не плохо... В общем, мы надели спасательные жилеты и отправились в путь. Гребли долго - сначала до острова, потом на юго-запад, а затем - просто в открытое море. "А слабо уплыть на этом каяке в Турцию или на Кипр?", - спросил Эвиатар. "Да легко", - ответил я, продолжая работать веслом. Мы оба видели дырку в днище каяка, через которую внутрь него постепенно набиралась вода, но спокойно делали вид, что просто не замечали её - ведь было очень интересно, кто же из нас первый испугается. И вот, берега уже не видно. Остров остался на горизонте. Начался лёгкий шторм. Ветер стал усиливаться. "Ну ладно, поплавали", - не выдержал я, - "разворачиваемся к берегу". Эвиатар победоносно ухмыльнулся и согласился, как-бы делая мне одолжение. Но возвращаться было уже слишком поздно. На развороте наш просевший от набравшийся в него воды каяк накрыла очередная волна, и он перевернулся, накрыв нас собой. Отплёвываясь и смеясь, мы вынырнули на поверхность. И хотя мы оба знали, что перевернуть каяк обратно у нас не получится, ещё какое-то время продолжали шутить и вести непринуждённую беседу посреди морских волн, держась за дрейфующий кверху дном каяк. Но постепенно улыбались мы всё меньше и меньше. Прохладная вода, порывистый ветер и не маленькие волны делали своё, и усталость давала себя знать. Примерно через полчаса мы решили добираться вплавь до берега, потому что боялись совсем потерять ориентацию в море. На горизонте был виден кибуцный остров, и мы знали, что от него - совсем недалеко до пляжа. Отцепившись от каяка, мы взяли направление на северо-восток. Спасательные жилеты поначалу придавали немного уверенности, но плыть в них оказалось совершенно невозможно. Не тёплая температура воды добавляла нервозности, так же, как и неконтролируемое подрагивание мышц. Волны били в лицо, закрывая остров на горизонте, и было немного страшно, что тело сведёт судорогой. Через некоторое время мы поняли, что почти совсем не продвигаемся к берегу и, если хотим доплыть до него, то нам нужно снять спасательные жилеты. Было предельно ясно, что захлебнуться очередной волной они бы нам не помешали, а вот на скорость и расход сил влияли, как нам казалось, крайне отрицательно. И тогда мы сняли спасательные жилеты и продолжили плыть, и плыли так около четырёх часов. Через какое-то время сознание как-бы сузилось, а время замедлилось. Ощущалось и виделось только облачное небо, плещущиеся волны, далёкий берег на горизонте и постепенно, очень медленно растущий кибуцный остров, который как бы качался вверх-вниз. Несколько раз силы и выдержка по-очереди оставляли нас, и мы начинали прощаться друг с другом. И тогда тот, кто в этот момент пугался сильнее, успокаивал другого, отплёвывая солёную морскую воду. Периодически мы держали друг друга за руки, на какое-то время приобретая некое иллюзорное ощущение опоры. Нам действительно повезло, что приступы паники ни разу не случились с нами одновременно. Видимо, подсознательно мы понимали, что если испугаемся в одно и то же время, то на берег не выйдем уже никогда. Только потом я понял, что практически всё время говорил с Эвиатаром по-русски, а он отвечал мне на иврите так, как будто бы понимал меня... "Плыви, брат, плыви", - говорил я ему. - "я не хочу добраться до берега один". И держал его за руку. А потом, когда я переставал грести и просто дрожал от усталости и холода, он брал мою руку и кричал : "Не смей останавливаться, плыви к берегу, остров уже совсем близко!"...
Когда я был совсем маленький, мой дед учил меня отдыхать на воде, лёжа на спине. Я очень не любил эти занятия и всё время спрашивал его : "Дед, ну зачем мне это нужно?" А он всегда отвечал одно и то же : "Вот увидишь - придёт время, и тебе это пригодится"... Дед умер в за пару лет до этого случая. Но тогда, в море, я вдруг ясно услышал его голос : "Ложись на спину, как я тебя учил. Ты помнишь, как". И я лёг на спину, а потом, отдохнув, снова взял за руку Эвиатара.
Мы выползли на берег через несколько часов. Из-за первого апреля люди не сразу поверили нашему другу, который пытался позвать кого-нибудь нам на помощь. Ведь только один он видел, как мы с Эвиатаром уплывали за горизонт, а для остальных всё это звучало, как простая первоапрельская шутка... Каяк и спасательные жилеты потом нашли то-ли в Хедере, то ли в Кейсарии. А мы с Эвиатаром ещё много лет после этого заплыва каждого первого апреля праздновали наш совместный день рождения.
Мой дорогой дневник, если ты увидишь сегодня Эвиатара, то поздравь его от меня и обними покрепче. Я знаю, что иногда даже сейчас, закрывая глаза перед сном, он видит перед собой качающийся на волнах остров, до которого нужно доплыть. И я, если честно, тоже... С первым апреля, мой дорогой дневник!
Разговор с воображаемым другом
Знаешь, мой дорогой дневник, в последнее время я очень часто ощущаю себя старым, циничным и тяжёлым на подъём динозавром. Я уже давно всё повидал, везде и всюду попутешествовал, достаточно пошалил в молодости и весело погулял в юности. Вдоволь напился и до отвалу наелся в зрелом возрасте, намедитировался до коликов в муладхаре и напросветлялся во всех своих воплощениях до конъюнктивита третьего глаза. Во мне практически невозможно вызвать посторонние эмоции, непосредственным образом не связанные с моим ближайшем окружением. Но есть и исключения из этого правила; и одно из этих исключений - это, конечно же, Алик. Старая гвардия, а вернее - старый орёл. Знаешь, мой дорогой дневник, мы уже давно не тусуемся и не валяем дурака, как раньше, а ведём себя очень адекватно, просто и примерно живя в своих семьях. А после иммиграции в Канаду мы с ним вообще находимся на значительном расстоянии друг от друга, и поэтому снова встречаться каждые три недели у нас пока нет возможности. А общаться с Аликом мне хотелось бы каждый день. Потому что именно он и является для меня тем самым человеком, с которым я могу просто подолгу молчать, и тишина вокруг совсем не будет гнетущей, и вовсе не возникнет желания нарушить её. Или наоборот - говорить, рассказывать и спорить, иногда обсуждая по сто раз одно и то же, не уставая, не напрягаясь и не изнашивая интерес к давно, казалось бы, заезженным темам.
Поэтому, когда мне нужно что-то обговорить, обдумать или просто остановить очередной безумный внутренний монолог, я часто веду вымышленную беседу с воображаемым Аликом. Он ещё не носит очки и не начал лысеть, этот Алик. А в остальном он - такой же, как и настоящий. И вот я усаживаюсь поудобней и начинаю разговор. "А помнишь", - говорю ему я, -"как мы познакомились в кибуце Мааган Михаэль? Ты тогда похвастался мне, что знаешь, на какие точки в теле можно нажать, чтобы убить, вылечить или просто поманипулировать сознанием человека. А я гордо сообщил тебе, что вижу ауру, умею разговаривать с демонами и выходить в астрал". На этом месте воображаемый Алик обычно саркастически улыбается и называет "тех" нас молодыми долбоёбами с явными признаками юношеского маразма. Но я не успокаиваюсь и продолжаю : "А помнишь ульпан, ночные пьянки, сумасшедшую компьютерную игру "Gods" и кибуцную столовую? У меня ведь до сих пор где-то валяется ложка-галстук, которую ты мне подарил... А Юру с его магическими амбициями? А материалиста Эдика, которого я на несколько секунд вытащил из его физического тела? А Катю из Кишенёва? А Дану? Алик, ты помнишь эту итальянку?" Вспоминая Дану, мы оба замолкаем и немного обиженно сопим... "А Иерусалим? А 'невірно набраний номер'? А ночёвки в заброшенной деревне Лифта? А пиво в Нетании, а йогу в Кфар-Сабе?" Ну и так далее, и тому подобное. Я могу вспоминать долго, взахлёб крича : "А помнишь паб на Адаре в Хайфе? Помнишь, как мы клялись друг другу никогда не менять личную свободу на домашние тапочки? А мистический Пятачок, а ночное море, а поездку на попутках в Беер-Шеву, а... помнишь, помнишь, помнишь?" Но воображаемый Алик, почти как настоящий, немного поморщившись, цинично одёргивает меня и резко спрашивает : "А ты что хотел-то, Мэн? Может, хватит индульгировать уже на своём маразме?" И тогда я беру телефон и звоню настоящему Алику. И говорю ему : "Приезжай в Виннипег, Мэн. Засиделся ты в своих Монреалях". А потом один иду пить пиво и кидаю в бокал маслину, как мы с ним договорились делать когда-то, лет двадцать назад.
Мой дорогой дневник, передай, пожалуйста, Алику, что в конце мая я буду ждать его в гости - ведь сезон рыбалки уже будет открыт.
Лапиздрюн. Стихи о канадском паспорте
Я волком бы
выгрыз
либерализм.
К демократам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
аэропорта
индеец
учтивый
движется.
Глядит в паспорта,
и я
покажу
мою
тёмно-синюю книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение нежное.
Толерантно
берут, например,
паспорта
фальшивых
сирийских беженцев.
Глазами
доброго дядю выев,
Не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
В непальский -
глядят,
как в афишу коза.
На андорский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут
паспорта
израильтян,
индусов,
малайцев
и шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
канадскую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Стюардесса
ласково
смотрит на сыщика,
А сыщик -
на местных мадам.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
Не за то,
что в руках у меня
есть паспорт,
А без причины,
просто вот так...
Я волком бы
выгрыз
либерализм.
К демократам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин -
Снимайте меня,
папарацци!
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Страны из содружества наций.
выгрыз
либерализм.
К демократам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
аэропорта
индеец
учтивый
движется.
Глядит в паспорта,
и я
покажу
мою
тёмно-синюю книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение нежное.
Толерантно
берут, например,
паспорта
фальшивых
сирийских беженцев.
Глазами
доброго дядю выев,
Не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
В непальский -
глядят,
как в афишу коза.
На андорский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут
паспорта
израильтян,
индусов,
малайцев
и шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
канадскую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Стюардесса
ласково
смотрит на сыщика,
А сыщик -
на местных мадам.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
Не за то,
что в руках у меня
есть паспорт,
А без причины,
просто вот так...
Я волком бы
выгрыз
либерализм.
К демократам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин -
Снимайте меня,
папарацци!
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Страны из содружества наций.
Необработанное исключение
"Давай поиграем в программиста и exception", - предложила мне Мая.
"А как это?", - удивился я.
"Очень просто. Я бросаю exception, а ты его ловишь".
"И всё? - спросил я, - А зачем?"
Мая улыбнулась : "Чтобы бросить кому-то другому. Или что-нибудь самому сделать".
"А что, например?"
"Да что хочешь. Хочешь, например - и бросаешь exception дальше".
"А самому?"
"Что самому?"
"Ну, это... Что-нубудь сделать".
"Ну... Сделай, только осторожно. Чтобы новый exception не создать".
"Не хочу я в это играть, Мая. Я так никогда из цикла не выйду. Так и буду по кругу бегать".
"Не нравится что-ли? Ну ладно, тогда не лови. Просто смотри и ничего не делай".
"Хорошо, давай".
"Бросаю!"
"Unhandled Exception!"
"Что?"
"Зависла, что-ли, Мая?"
"А?"
"Сама же играть хотела", - недоуменно подумал я и включил debugger.
"А говорил, что не хочет быть программистом, - радовалась Мая, - все они ломаются в начале, а потом их из бесконечного цикла даже инструкцией break не вытащишь".
А я только клацал клавиатурой и пил кофе.
"А как это?", - удивился я.
"Очень просто. Я бросаю exception, а ты его ловишь".
"И всё? - спросил я, - А зачем?"
Мая улыбнулась : "Чтобы бросить кому-то другому. Или что-нибудь самому сделать".
"А что, например?"
"Да что хочешь. Хочешь, например - и бросаешь exception дальше".
"А самому?"
"Что самому?"
"Ну, это... Что-нубудь сделать".
"Ну... Сделай, только осторожно. Чтобы новый exception не создать".
"Не хочу я в это играть, Мая. Я так никогда из цикла не выйду. Так и буду по кругу бегать".
"Не нравится что-ли? Ну ладно, тогда не лови. Просто смотри и ничего не делай".
"Хорошо, давай".
"Бросаю!"
"Unhandled Exception!"
"Что?"
"Зависла, что-ли, Мая?"
"А?"
"Сама же играть хотела", - недоуменно подумал я и включил debugger.
"А говорил, что не хочет быть программистом, - радовалась Мая, - все они ломаются в начале, а потом их из бесконечного цикла даже инструкцией break не вытащишь".
А я только клацал клавиатурой и пил кофе.
Свидетельство о рождении
Знаешь, мой дорогой дневник... Иногда случается так, что пока ты как-будто находишься в объективной реальности, которая отождествляется у тебя с настоящим моментом времени, твоё сознание незаметно переползает в далёкое прошлое и начинает проигрывать, как старую потёртую пластинку, казалось бы, давно канувшие в небытиё фрагменты твоей жизни. И тогда расщеплённое восприятие как бы раздваивается, и архаичная картинка, состоящая из много лет тому назад минувших событий, накладывается сверху на действие, присходящее с тобой прямо здесь и сейчас. И ты как будто становишься подвешен между двумя параллельными мирами, один из которых находится, например, за тридцать лет перед сегодняшним днём, а второй - только за мгновение до твоего следующего вдоха, или на один миг после выдоха. И какая-то твоя часть на некоторое время проваливается назад, заново переживая старые заиграные эмоции, которые наотрез отказываются просто умереть в прошлом.
Сегодня во время заседания мы, как обычно, говорили о работе. Я внимательно наблюдал за графиками и диаграммами на экране, пытаясь быть максимально сосредоточенным на теме доклада и полностью центрированным на лекторе. Но сам не заметил, как постепенно перед глазами изнутри снова появился мой родной советский город Дзержинск середины восьмидесятых. Я очень чётко видел заснеженную улицу с укутанными в тёплую одежду прохожими, не долгую дорогу от моего дома в школу, парадный вход в здание и тесную раздевалку. Вот я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, подхожу к своему классу и захожу внутрь.
- Сегодня - бойкот всем не русским, - слышу я громкие крики, - бойкот не русским!
- Считаем, быстро! Сколько у нас не русских?! Всем пиздюлей дадим!
Через какое-то время несколько одноклассников обращаются напрямую ко мне:
- Лунин, а ты у нас кто? Грузин или еврей?
- Да русский я, пацаны, русский.
- Да не пизди, ты чёрный.
- Да у меня же фамилия "Лунин"! Я русский, такой же, как и вы. Вы чё, пацаны?
- А давай в журнал посмотрим!
Кто-то хватает учительский журнал, листает его и через некоторое время разочаровано сообщает:
- Русский он. Вот, написано.
- Да не может быть. Только наполовину, наверное.
- Слышь, Лунин, принеси завтра свидетельство о рождении.
- Да он не принесёт, он жид, он зассыт.
- Тогда бойкот!
- Бойкот жидам!
- Да я не жид!
- Тогда принеси свидетельство о рождении и покажи! Если наврал, что русский - тебе пиздец!
- Да я русский, вон в журнале написано.
- Тогда хуле тебе бояться? Принеси завтра в школу свидетельство о рождении. Жидёнок, бля!
- А вот и принесу!
- Давай, принеси! А если не русский - пизды получишь по полной.
Домой я вернулся в подавленном настроении. Рассказал всё маме. Она вздохнула.
- Мы не сможем подделать свидетельство о рождении. Тебя нельзя нести его в школу.
- А если как-то исправить национальность матери? Может, бритвой аккуратно подтереть? А потом просто впишем : русская, и всё?
- Не получится, Мишка. Это будет заметно.
- Что же мне делать?
- Если бы я могла, я пришла бы в школу вместо тебя. Скажи, что потерял свидетельство о рождении. Не можешь найти. Потяни время - может быть, они забудут.
Я знал, что никто ничего не забудет. И мама знала. Утром я увидел, что она выставила на комод пудру в коричневой упаковке. Этой пудрой она всегда замазывала мне синяки и кровоподтёки после драк. Раньше мама тоже училась в этой же школе и прекрасно понимала, что значит проиграть бой. А выявляли проигравших на следующий день после драки по количеству повреждений на теле, поэтому их должно было быть настолько меньше, насколько возможно.
Я тянул время три дня. Обещал принести свидетельство о рождении завтра, послезавтра, через неделю, потом. Из школы уходил чуть раньше через чёрный ход. Но через три дня в ДК шло интересное кино, на которое я просто обязан был пойти. По дороге я встретил двух своих одноклассников.
- Где свидетельство, жидёнок? - радостно закричали они издалека. Я попытался оценить ситуацию. Их было двое, и к тому же оба были выше и крупнее меня. Мне было не по себе. Когда один из них подошёл почти вплотную ко мне, я резко бросился вниз, упал и что есть силы оттолкнулся ногами. Земля в этом месте была покрыта скользкой ледяной коркой, и я заскользил по ней и сбил своего противника с ног собственным телом. Когда он упал, второй одноклассник начал громко смеяться. Я поднялся на ноги и тоже стал хихикать, улыбаться и лихорадочно пытаться свести эту ситуацию к шутке. Первый одноклассник тоже поднялся на ноги и сделал вид, что просто подыграл мне. Он криво ухмыльнулся и сквозь зубы процедил:
- Всё равно тебе пиздец, потом с тобой разберёмся. Гуляй пока.
Кругами, чтобы успокоиться, я медленно добрёл до ДК. Купил билет и зашёл внутрь. И понял, что мне действительно "пиздец". Потому что в зале находились почти вся терроризировавшая меня компания, включая тех двоих, которых я встретил по дороге. Кино я уже смотреть не мог, потому что ум нервно искал выход из создавшейся ситуации. Пытаясь сосредоточиться на сюжете фильма, я строил планы отступления. Но отступать было действительно некуда. Эти ребята просто ждали конца сеанса, периодически обзываясь и плюя в мою сторону. Выйти на улицу раньше и просто убежать я не мог, хотя очень хотел. Но это было бы расценено как проявление трусости, и я не был готов к такому раскладу.
Когда включили свет, я первый стоял около двери. Толпа зрителей хлынула наружу. Пока нас разделяла человеческая масса, я чувствовал себя относительно уверенно. Я старался идти быстро, прикрываясь взрослыми. Но ребята шли за мной, не отставая, а толпа людей постепенно редела. Народ сворачивал на другие улицы, все останавливались, разговаривали, заходили в подворотни. Пока я не остался с ними совсем без человеческой прослойки, спиной ощущая мурашки от ожидания развязки. Я знал, что все сразу они меня бить не станут, но и уйти не дадут, а добивать будут, скорее всего, ногами по почкам, парами с двух сторон.
Я как раз проходил возле коричневой двухэтажки, в которой жили два моих хороших друга. И я решил сделать вид, что иду к ним в гости. А вдруг я успею заскочить в подъезд, и меня пронесёт? Но как только моя рука коснулась дверной ручки, я услышал:
- Стой, бля! Куда пошёл? А ну, стоять, еврей, кому говорят!
Я открыл дверь в подъезд. Прямо передо мной стоял один из моих двух друзей, которые жили в этом доме. Паша. Я не знаю, почему он появился там именно в этот момент, но он явно не ожидал увидеть меня, да ещё и с агрессивно настроенной толпой на хвосте. Паша никогда ни с кем не конфликтовал и был всегда дружелюбен и миролюбив. И в этот раз он тоже приветливо улыбнулся. Сначала мне, а потом - моим преследователям. А они уже приблизились к подъезду и полукольцом окружили меня.
- Вали отсюда, - с азартом в голосе сказали они Паше, - мы сейчас еврейчика пИздить будем.
Улыбка сошла с лица Паши. Он до конца открыл дверь и вышел, встав между мной и моими одноклассниками. Я знал, что шансы у него тоже не велики, хотя он был намного сильнее, чем я.
- За что? - спросил Паша.
- За то, что он не русский жидёнок. И ещё пиздИт, что русский.
И тут Паша сказал совершенно не детскую фразу, к которую я вспоминаю вот уже почти тридцать лет.
- Я здесь настоящий русский. И поэтому вы его даже пальцем не тронете.
- Отойди, Паша, - попытался отговорить его я, - ты тут не при чём.
- Какая разница, русский он или нет? Вот я - русский, и что? Сначала пройдите через меня, - не обращая внимания на мои слова, Паша изо всей силы толкнул меня в подъезд и встал в проходе.
После долгой напряженной паузы кто-то сказал :
- Ладно, ты свой, хотя и за евреев заступаешься. Мы русских не трогаем.
- Пошли, пацаны, свалили.
- Всё, пошли.
Я долго смотрел им вслед и слушал, как скрипит снег под их удаляющимися шагами.
Мой дорогой дневник, если ты увидишь Пашу, передай ему, что есть поступки, которые никогда не забываются. И в тот вечер он как раз и совершил такой поступок. И, хотя прошло уже почти тридцать лет, я просто хочу сказать ещё раз: "Спасибо, Паша!". Так ему и передай.
Сегодня во время заседания мы, как обычно, говорили о работе. Я внимательно наблюдал за графиками и диаграммами на экране, пытаясь быть максимально сосредоточенным на теме доклада и полностью центрированным на лекторе. Но сам не заметил, как постепенно перед глазами изнутри снова появился мой родной советский город Дзержинск середины восьмидесятых. Я очень чётко видел заснеженную улицу с укутанными в тёплую одежду прохожими, не долгую дорогу от моего дома в школу, парадный вход в здание и тесную раздевалку. Вот я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, подхожу к своему классу и захожу внутрь.
- Сегодня - бойкот всем не русским, - слышу я громкие крики, - бойкот не русским!
- Считаем, быстро! Сколько у нас не русских?! Всем пиздюлей дадим!
Через какое-то время несколько одноклассников обращаются напрямую ко мне:
- Лунин, а ты у нас кто? Грузин или еврей?
- Да русский я, пацаны, русский.
- Да не пизди, ты чёрный.
- Да у меня же фамилия "Лунин"! Я русский, такой же, как и вы. Вы чё, пацаны?
- А давай в журнал посмотрим!
Кто-то хватает учительский журнал, листает его и через некоторое время разочаровано сообщает:
- Русский он. Вот, написано.
- Да не может быть. Только наполовину, наверное.
- Слышь, Лунин, принеси завтра свидетельство о рождении.
- Да он не принесёт, он жид, он зассыт.
- Тогда бойкот!
- Бойкот жидам!
- Да я не жид!
- Тогда принеси свидетельство о рождении и покажи! Если наврал, что русский - тебе пиздец!
- Да я русский, вон в журнале написано.
- Тогда хуле тебе бояться? Принеси завтра в школу свидетельство о рождении. Жидёнок, бля!
- А вот и принесу!
- Давай, принеси! А если не русский - пизды получишь по полной.
Домой я вернулся в подавленном настроении. Рассказал всё маме. Она вздохнула.
- Мы не сможем подделать свидетельство о рождении. Тебя нельзя нести его в школу.
- А если как-то исправить национальность матери? Может, бритвой аккуратно подтереть? А потом просто впишем : русская, и всё?
- Не получится, Мишка. Это будет заметно.
- Что же мне делать?
- Если бы я могла, я пришла бы в школу вместо тебя. Скажи, что потерял свидетельство о рождении. Не можешь найти. Потяни время - может быть, они забудут.
Я знал, что никто ничего не забудет. И мама знала. Утром я увидел, что она выставила на комод пудру в коричневой упаковке. Этой пудрой она всегда замазывала мне синяки и кровоподтёки после драк. Раньше мама тоже училась в этой же школе и прекрасно понимала, что значит проиграть бой. А выявляли проигравших на следующий день после драки по количеству повреждений на теле, поэтому их должно было быть настолько меньше, насколько возможно.
Я тянул время три дня. Обещал принести свидетельство о рождении завтра, послезавтра, через неделю, потом. Из школы уходил чуть раньше через чёрный ход. Но через три дня в ДК шло интересное кино, на которое я просто обязан был пойти. По дороге я встретил двух своих одноклассников.
- Где свидетельство, жидёнок? - радостно закричали они издалека. Я попытался оценить ситуацию. Их было двое, и к тому же оба были выше и крупнее меня. Мне было не по себе. Когда один из них подошёл почти вплотную ко мне, я резко бросился вниз, упал и что есть силы оттолкнулся ногами. Земля в этом месте была покрыта скользкой ледяной коркой, и я заскользил по ней и сбил своего противника с ног собственным телом. Когда он упал, второй одноклассник начал громко смеяться. Я поднялся на ноги и тоже стал хихикать, улыбаться и лихорадочно пытаться свести эту ситуацию к шутке. Первый одноклассник тоже поднялся на ноги и сделал вид, что просто подыграл мне. Он криво ухмыльнулся и сквозь зубы процедил:
- Всё равно тебе пиздец, потом с тобой разберёмся. Гуляй пока.
Кругами, чтобы успокоиться, я медленно добрёл до ДК. Купил билет и зашёл внутрь. И понял, что мне действительно "пиздец". Потому что в зале находились почти вся терроризировавшая меня компания, включая тех двоих, которых я встретил по дороге. Кино я уже смотреть не мог, потому что ум нервно искал выход из создавшейся ситуации. Пытаясь сосредоточиться на сюжете фильма, я строил планы отступления. Но отступать было действительно некуда. Эти ребята просто ждали конца сеанса, периодически обзываясь и плюя в мою сторону. Выйти на улицу раньше и просто убежать я не мог, хотя очень хотел. Но это было бы расценено как проявление трусости, и я не был готов к такому раскладу.
Когда включили свет, я первый стоял около двери. Толпа зрителей хлынула наружу. Пока нас разделяла человеческая масса, я чувствовал себя относительно уверенно. Я старался идти быстро, прикрываясь взрослыми. Но ребята шли за мной, не отставая, а толпа людей постепенно редела. Народ сворачивал на другие улицы, все останавливались, разговаривали, заходили в подворотни. Пока я не остался с ними совсем без человеческой прослойки, спиной ощущая мурашки от ожидания развязки. Я знал, что все сразу они меня бить не станут, но и уйти не дадут, а добивать будут, скорее всего, ногами по почкам, парами с двух сторон.
Я как раз проходил возле коричневой двухэтажки, в которой жили два моих хороших друга. И я решил сделать вид, что иду к ним в гости. А вдруг я успею заскочить в подъезд, и меня пронесёт? Но как только моя рука коснулась дверной ручки, я услышал:
- Стой, бля! Куда пошёл? А ну, стоять, еврей, кому говорят!
Я открыл дверь в подъезд. Прямо передо мной стоял один из моих двух друзей, которые жили в этом доме. Паша. Я не знаю, почему он появился там именно в этот момент, но он явно не ожидал увидеть меня, да ещё и с агрессивно настроенной толпой на хвосте. Паша никогда ни с кем не конфликтовал и был всегда дружелюбен и миролюбив. И в этот раз он тоже приветливо улыбнулся. Сначала мне, а потом - моим преследователям. А они уже приблизились к подъезду и полукольцом окружили меня.
- Вали отсюда, - с азартом в голосе сказали они Паше, - мы сейчас еврейчика пИздить будем.
Улыбка сошла с лица Паши. Он до конца открыл дверь и вышел, встав между мной и моими одноклассниками. Я знал, что шансы у него тоже не велики, хотя он был намного сильнее, чем я.
- За что? - спросил Паша.
- За то, что он не русский жидёнок. И ещё пиздИт, что русский.
И тут Паша сказал совершенно не детскую фразу, к которую я вспоминаю вот уже почти тридцать лет.
- Я здесь настоящий русский. И поэтому вы его даже пальцем не тронете.
- Отойди, Паша, - попытался отговорить его я, - ты тут не при чём.
- Какая разница, русский он или нет? Вот я - русский, и что? Сначала пройдите через меня, - не обращая внимания на мои слова, Паша изо всей силы толкнул меня в подъезд и встал в проходе.
После долгой напряженной паузы кто-то сказал :
- Ладно, ты свой, хотя и за евреев заступаешься. Мы русских не трогаем.
- Пошли, пацаны, свалили.
- Всё, пошли.
Я долго смотрел им вслед и слушал, как скрипит снег под их удаляющимися шагами.
Мой дорогой дневник, если ты увидишь Пашу, передай ему, что есть поступки, которые никогда не забываются. И в тот вечер он как раз и совершил такой поступок. И, хотя прошло уже почти тридцать лет, я просто хочу сказать ещё раз: "Спасибо, Паша!". Так ему и передай.
Продуктивность
- Расскажи мне про дуктивность!
- Про какую про дуктивность?
- Про такую про дуктивность, про дуктивность, про
дуктивность, про дуктивность про твою.
Тебе, Танюшка. Но, как обычно, про меня.
Короткий отрывок из внутреннего диалога.
Тебе, Танюшка. Но, как обычно, про меня.
Короткий отрывок из внутреннего диалога.
- Расскажи мне про дуктивность.
- Про что?
- Про дуктивность.
- Такого понятия не существует.
- Это вопрос приятия, а не восприятия.
- Тогда я без понятия.
- Стихами заговорил?
- Что не сделаешь, чтобы от тебя отстали, и с
продуктивностью не доставали...
- Цену себе набиваешь или просто от усталости гонишь?
- Хорошо, я вижу, выбора нет. Про дуктивность... Дуктивность
- это такое состояние сознания, которого можно достичь через сублимацию
деструктивной наивности с помощью индуктивной дедукции. То есть, сместить точку
восприятия бытия, опираясь на логическую психологию.
- Как это?
- Вот представь себе, что ты живёшь в Канаде, но вдруг
внезапно оказываешься в Израиле. И тебе сразу начинает казаться, что никакой
Канады на свете нет, а существует в этом мире только лишь Израиль, который и
порождает порочные иллюзорные образы далёких воображаемых стран, чтобы
проверить на крепость твой не то сионизм, не то похуизм. Приходится
задействовать все известные тебе логические методы познания бытия, чтобы ум
перестал быть абсолютно простосердечно-доверчивым и тотально открытым этому
постоянно изменяющемуся миру. К сожалению, ты знаешь только два таких метода -
дедукция и индукция. И только с помощью этой дуальной пары тебе нужно
переключить всю свою энергию с бесхитростно-разрушительной на
комплексно-созидающую.
- А потом?
- Потом ты выходишь из аэропорта Бен-Гурион, платишь
шекелями в Ароме за нес-кафе и, ругаясь на иврите, ведёшь машину из Тель-Авива
в Хайфу. Но всё это существует только в твоём сознании. Де-факто ты выходишь из
Поло-Парк Центра, платишь долларами за дабл-дабл в Тим Хортонсе и, по-английски
улыбаясь, ведёшь машину из Вест-Энда на Вествуд.
- То есть, на самом деле это не Канада тебе померещилась, а
Израиль?
- Это смотря в какая у тебя на данный момент фаза -
маниакальная или депрессивная. Здесь без хорошего психолога не разобраться. А они
все в Бат-Яме живут. Поэтому если ты находишься в Виннипеге, то тебе приходится
визуализировать Бат-Ям и всех находящихся в нём психологов. Ну, или хотя бы
одну. Смотря на что энергии хватит в конкретный момент времени.
- А в чём суть-то?
- А помнишь, что твой дядя Лёня этому поводу любил говорить? "А
ссуть они в песок". Так своему дневнику и передай!
Геркулес
Тебе, Ира...
Проблемы с голосами в голове начались у него с самого раннего детства. Вернее, проблем как таковых вроде бы и не было, а просто его внутренние диалоги явно несколько выходили за обычные рамки, предложенные для подобных вещей нашим социумом. Поэтому ему приходилось задействовать практически весь свой психологический потенциал, чтобы не выделяться на общем фоне. Примерно через тридцать лет, когда он уже давно научился не разговаривать вслух с ангелами и демонами, не размахивать руками в толпе, отгоняя чужие мыслеформы, не кричать по ночам на мешающих спать призраков и не выходить в астрал в общественных местах, наблюдая, как санитары грузят в амбуланс его упавшее навзничь физическое тело; только примерно в сорок своих лет он смог немного расслабиться и осуществить свою давнюю заветную мечту - попробовать пожить, как все. Поэтому визиты из параллельных миров, не дававшие спокойно предаваться маленьким обывательским радостям, были ему в тягость и очень сильно раздражали его и без того не совсем спокойный ум.
Проблемы с голосами в голове начались у него с самого раннего детства. Вернее, проблем как таковых вроде бы и не было, а просто его внутренние диалоги явно несколько выходили за обычные рамки, предложенные для подобных вещей нашим социумом. Поэтому ему приходилось задействовать практически весь свой психологический потенциал, чтобы не выделяться на общем фоне. Примерно через тридцать лет, когда он уже давно научился не разговаривать вслух с ангелами и демонами, не размахивать руками в толпе, отгоняя чужие мыслеформы, не кричать по ночам на мешающих спать призраков и не выходить в астрал в общественных местах, наблюдая, как санитары грузят в амбуланс его упавшее навзничь физическое тело; только примерно в сорок своих лет он смог немного расслабиться и осуществить свою давнюю заветную мечту - попробовать пожить, как все. Поэтому визиты из параллельных миров, не дававшие спокойно предаваться маленьким обывательским радостям, были ему в тягость и очень сильно раздражали его и без того не совсем спокойный ум.
В тот пятничный летний вечер он сидел со своим коллегой по
работе в пабе "Бостон Пицца", потягивая своё любимое разливное пиво
из охлаждённого бокала. "Я пойду отолью", - сообщил сослуживец,
оторвавшись от экрана своего сотового телефона. "Надо бы тоже сходить
поссать", - подумалось ему. Отодвигая спиной стул, он почувствовал, как
слева кто-то подошёл к его столику. Ещё не оборачиваясь, он мог догадаться, что
официантка вряд ли стала бы вот так молча стоять и ждать, пока он первым
посмотрит в её сторону - она была лет на двадцать его моложе. Он пододвинул
стул, обратно опустился в него и медленно развернулся влево.
- Как же вы достали, ребята... Ну сколько можно? Мне уже
сорок лет. Дайте пива попить, а? - первым начал он разговор.
- Я не надолго... Ты меня помнишь? - слева стояла
атлетически сложенная тень.
- Это риторический вопрос. Давай сразу к делу. У меня сейчас
друг из сортира вернётся, - потирая лоб и глаза, предложил он.
- Хорошо. Мне нужно вспомнить одно из своих имён.
Понимаешь... - начало объясняться существо.
- Даже не начинай - мне не важно, зачем тебе это. И мне не
нужно от тебя ровным счётом ничего.
- Но ты же хочешь, чтобы я ушёл, верно? Ты ведь знаешь, как
играть по правилам. Поможешь мне вспомнить имя, а я сообщу тебе кое-какую
информацию и сразу уйду. Договорились? - давило оно на его психику.
- Давай быстрее, -
согласился он.
- Это не совсем имя, а скорее, прозвище такое. В общем,
кличка. Я все свои имена очень хорошо знаю. А это - ну никак вспомнить не могу.
Мне говорят - у человека спроси, он сразу поможет. Вот я и здесь...
- Слушай, давай всё-таки побыстрее как-то. Подсказка есть?
- Да, есть. Они сказали мне, что можно спросить, в чём суть
возникновения общей картины бытия, которая воспринимается вашим сознанием, как
совместное поле для попыток объективной интерпретации окружающего мира.
- Подожди-ка, - задумался на несколько секунд он. Я тебя,
кажется, понял. Генезис единства реальности - когнитивное удовлетворение,
лимитированное естественным самодовольством. В общем, коллективно обрабатывать
субъективно полученную информацию с целью совокупного познания бытия возможно
только при не сильном размытии эгоистичных личностных границ, потому что только
тогда может возникнуть подобие общей реальности, которая будет притягивать нас
через потенциальное получение удовольствия от её обсуждения в обществе других
таких же существ. Частично лимитируя своё эгоистичное чувство собственной
важности, мы увеличиваем наслаждение, получаемое от процесса совместной
обработки нашей личностной информации, и таким образом создаём предпосылки для
существования некой объективной реальности и мотивируем себя на её поддержание
и культивирование.
- Хорошо. И что из этого следует?
- Это значит, что тебя зовут Геркулес. В этом суть их
намёка. "Генезис Единства Реальности - Когнитивное Удовлетворение,
Лимитированное Естественным Самодовольством" - это аббревиатура от твоего
забытого прозвища : "Геркулес". Кстати, в этом есть определённый
сарказм - ведь настоящий Геркулес тоже очень часто думал, что он просто Геракл,
и не мог вспомнить своё второе имя.
- Спасибо. Я очень надеялся, что ты поможешь мне. И вот ещё,
послушай. Ты помнишь, как вы с Аллэком коверкали мантры в Монреале?
- Ну да, помню. Было смешно. А что такое?
- Ну, в общем, на тебя никто не в обиде. И на Аллека тоже,
так ему и передай.
- Договорились. Счастливо.
- До свидания.
Тень отошла ещё левее в сторону и растворилась в толпе
посетителей бара. "Прощай, Геркулес", - подумал он, снова отодвигая спиной стул. И, кивнув вернувшемуся
на своё место коллеге, он махнул рукой и громко произнёс: "Эй, Джон, я
тоже пойду отолью", перекрикивая мощный музыкальный фон несущихся с
четырёх сторон света песен.
Спелеомания
Тебе, Сергей.
Мой дорогой дневник... Я знаю, что обещал не выдумывать с твоей помощью всякую муть, а записывать правду и только правду. Но на этот раз я не удержался, потому что слово "Спелеомания" на самом деле ну уж очень интересное было. В общем, все герои и персонажи здесь вымышлены, а любые совпадения с реальными событиями случайны. Ну, кроме Смерти, конечно. Потому что она-то ведь может являться и героем, и событием одновременно. Ну ладно, всё... Слушай, мой дорогой дневник...
Разветвленная каскадная пещера с входом в форме вертикального колодца, местами покрытого кальцитовой корой. Узкий проход с выветрелым потолком, ведущий в карстовый грот с причудливой формы натечными образованиями. Глубокий холодный сифон, а за ним - просторный зал со сводчатым потолком и колоннами из сросшихся сталактитов и сталагмитов. Я стою возле стены, с одной стороны обильно покрытой толстым слоем мондмильха. Моя группа на подходе. Вглядываясь в освещённое закреплённым на каске фонарём пространство, медленно опускаю на дно пещеры свою отлично продуманную экипировку и прислушиваюсь к гудящей тишине, которая буквально физически давит на уставший ум так, как чугунная усталость сжимает натруженные мышцы. Дышать становится тяжелее, и холод будто бы проникает в кости, мелким ознобом заставляя тело непроизвольно съёживаться. И вдруг неописуемый ужас сковывает моё сознание, резким ударом парализуя застывшее в животном страхе тело, ожившим кошмаром выбивая из него переставшую двигаться от паники волю. Прямо передо мной молча стоит высокая фигура в ярко-светлом комбинезоне, не отбрасывая тени в сильном свете фонаря. "Белый Спелеолог", - молнией проносится в моём сжавшемся мозгу, - "мне никогда не выйти отсюда. Боже мой, это Белый Спелеолог!".
- Ты бы меня ещё Чёрным Альпинистом назвал, фантазёр... Да откуда вы все такую несусветную бредятину берёте-то, это же просто форменный пиздец какой-то... Ох, маразм, маразм... - не шевеля губами и не двигаясь, произнесла странная и страшная сущность, вздыхая, причитая и как бы жалуясь на жизнь.
- Кто ты? - задал я самый логичный в этой ситуации вопрос и с огромным удивлением обнаружил, что тоже не раскрываю рта, когда говорю.
- Я твоя смерть. Ты умер. - она внимательно ожидало моей реакции.
- Что? Почему? А как же эта пещера?
- Отвечаю по порядку, - устало прогнусавило существо. - Ты умер. От старости, дома, в окружении семьи. Никакой пещеры на самом деле нет, ты её просто представляешь. Кстати, меня ты тоже придумал, и на самом деле я не существую. А теперь давай поиграем в ассоциации.
- А потом? - спросил я. - Что потом? И вообще, здесь же всё так реально. Как такое может быть?
- После этого я заберу тебя. Ничто из происходящего с тобой сейчас не реально. Совсем. Если не веришь, то попробуй найти своё оборудование. Кстати, при жизни тоже ничего настоящего у тебя не было, и всё так же являлось плодом твоего воображения. А сейчас давай играть.
- Куда же и каким образом ты меня заберёшь, если тебя на самом деле нет? - я почувствовал лёгкую надежду на что-то абстрактное и невыразимое. Судорожно оглядываясь, стал пытаться найти свой акваланг, карабины, верёвки, крючья и страховки, но ничего не видел, и даже надетый на меня комбинезон куда-то пропал.
- Ну, ведь и тебя уже тоже больше нет. Мы с тобой теперь, так сказать, по одну сторону баррикад, - подмигнула мне Смерть. - И знаешь что? Ладно, уговорил. Я не стану забирать тебя. Хотя, я бы на твоём месте не стала бы в очередной раз экспериментировать. Давай, говори мне пять любых ассоциаций, которые первыми возникнут, и можно будет двигаться дальше.
-Хорошо, вздохнул я. - Сакральный пантеизм, естество личности, единство озарения, мнимая аханкара, несуществующая интроспекция. Всё, пять!
Интересно, - хитро прищурилась Смерть. - Сакральный пантеизм. Значит, ты пытался найти божественную логику в окружающей тебя вселенной, при этом считая, что твои поиски сами по себе являются чем-до необычным и духовным. Ты просто перепутал цель со средством. Так, дальше. Естество личности. Опять мимо. Никакого естества у твоей личности никогда не было. Тебя полностью создали извне, исключительно с помощью привнесённых снаружи элементов. Хорошо... Единство озарения. Да, не приятно. Ни тебе единения с мирозданием, ни даже близости с группой единомышленников, озарённых единой идеей. Так и осталось всё это глупой мечтой. Отлично... Мнимая аханкара. Конечно, ведь ты всю жизь на самом деле ничего не познавал, а только делал вид, что пытаешься что-то понять, обманывая и себя, и всех вокруг. И что у нас там ещё? А, несуществующая интроспекция. А как же ты в принципе мог наблюдать за собой, если вся твоя суть - это только лишь созданные окружением эталоны? Кто наблюдать-то будет, и за кем? Ведь никаких личных инструментов восприятия ты так и не создал. Ладно, всё. Пошли. Пора.
- Я?
- Я, я. В смысле, ты. А, между прочим, ты знаешь, что у тебя спелеомания?
- Почему?
- Ну, это напрямую следует из твоего ассоциативного ряда и предпоследнего вопроса. Просто сложи вместе все первые буквы, добавь в конце "Я" - ведь это же твои ассоциации, и посмотри, что за аббревиатура получилась.
- Сакральный Пантеизм, Естество Личности, Единство Озарения, Мнимая Аханкара, Несуществующая Интроспекция, Я - сокращённо "СПЕЛЕОМАНИЯ", - удивлённо согласился я. - И что мне теперь делать?
- Да ничего, просто в молодости ты был, так сказать, спелеотуристом. Очень любил ходить по разным пещерам. Поэтому всё это сейчас себе и напридумывал. Не волнуйся, твоя спелеомания останется здесь навсегда, ты не заберёшь её с собой. - Смерть показала рукой на начало узкого тоннеля в стене, в конце которого горел тусклый свет. - Иди туда. Прощай.
- А можно мне забрать с собой вот это? - я кивнул в сторону красивого пещерного жемчуга, лежавшего около прохода в стене.
- Ты что, забыл, что пещеры нужно оставлять после себя в первозданном или, хотя бы, естественном виде? Нельзя ведь ничего портить или нарушать атмосферу в пещерах и гротах. Это одно из самых важных правил. Кстати, оно теперь очень долго не пригодится тебе. - И Смерть добродушно кивнула мне на прощанье.
Я зашёл в узкий проём без страховки и пополз к мерцающему светлому пятну, которое по мере моего приближения становилось всё ярче, чётче и светлее.
"Спелеомания", - вдруг подумалось мне, и я попытался сказать это слово вслух. Но вместо собственного голоса я неожиданно услышал плач ребёнка. И я знал, что это был мой собственный плач.
Мой дорогой дневник... Я знаю, что обещал не выдумывать с твоей помощью всякую муть, а записывать правду и только правду. Но на этот раз я не удержался, потому что слово "Спелеомания" на самом деле ну уж очень интересное было. В общем, все герои и персонажи здесь вымышлены, а любые совпадения с реальными событиями случайны. Ну, кроме Смерти, конечно. Потому что она-то ведь может являться и героем, и событием одновременно. Ну ладно, всё... Слушай, мой дорогой дневник...
Разветвленная каскадная пещера с входом в форме вертикального колодца, местами покрытого кальцитовой корой. Узкий проход с выветрелым потолком, ведущий в карстовый грот с причудливой формы натечными образованиями. Глубокий холодный сифон, а за ним - просторный зал со сводчатым потолком и колоннами из сросшихся сталактитов и сталагмитов. Я стою возле стены, с одной стороны обильно покрытой толстым слоем мондмильха. Моя группа на подходе. Вглядываясь в освещённое закреплённым на каске фонарём пространство, медленно опускаю на дно пещеры свою отлично продуманную экипировку и прислушиваюсь к гудящей тишине, которая буквально физически давит на уставший ум так, как чугунная усталость сжимает натруженные мышцы. Дышать становится тяжелее, и холод будто бы проникает в кости, мелким ознобом заставляя тело непроизвольно съёживаться. И вдруг неописуемый ужас сковывает моё сознание, резким ударом парализуя застывшее в животном страхе тело, ожившим кошмаром выбивая из него переставшую двигаться от паники волю. Прямо передо мной молча стоит высокая фигура в ярко-светлом комбинезоне, не отбрасывая тени в сильном свете фонаря. "Белый Спелеолог", - молнией проносится в моём сжавшемся мозгу, - "мне никогда не выйти отсюда. Боже мой, это Белый Спелеолог!".
- Ты бы меня ещё Чёрным Альпинистом назвал, фантазёр... Да откуда вы все такую несусветную бредятину берёте-то, это же просто форменный пиздец какой-то... Ох, маразм, маразм... - не шевеля губами и не двигаясь, произнесла странная и страшная сущность, вздыхая, причитая и как бы жалуясь на жизнь.
- Кто ты? - задал я самый логичный в этой ситуации вопрос и с огромным удивлением обнаружил, что тоже не раскрываю рта, когда говорю.
- Я твоя смерть. Ты умер. - она внимательно ожидало моей реакции.
- Что? Почему? А как же эта пещера?
- Отвечаю по порядку, - устало прогнусавило существо. - Ты умер. От старости, дома, в окружении семьи. Никакой пещеры на самом деле нет, ты её просто представляешь. Кстати, меня ты тоже придумал, и на самом деле я не существую. А теперь давай поиграем в ассоциации.
- А потом? - спросил я. - Что потом? И вообще, здесь же всё так реально. Как такое может быть?
- После этого я заберу тебя. Ничто из происходящего с тобой сейчас не реально. Совсем. Если не веришь, то попробуй найти своё оборудование. Кстати, при жизни тоже ничего настоящего у тебя не было, и всё так же являлось плодом твоего воображения. А сейчас давай играть.
- Куда же и каким образом ты меня заберёшь, если тебя на самом деле нет? - я почувствовал лёгкую надежду на что-то абстрактное и невыразимое. Судорожно оглядываясь, стал пытаться найти свой акваланг, карабины, верёвки, крючья и страховки, но ничего не видел, и даже надетый на меня комбинезон куда-то пропал.
- Ну, ведь и тебя уже тоже больше нет. Мы с тобой теперь, так сказать, по одну сторону баррикад, - подмигнула мне Смерть. - И знаешь что? Ладно, уговорил. Я не стану забирать тебя. Хотя, я бы на твоём месте не стала бы в очередной раз экспериментировать. Давай, говори мне пять любых ассоциаций, которые первыми возникнут, и можно будет двигаться дальше.
-Хорошо, вздохнул я. - Сакральный пантеизм, естество личности, единство озарения, мнимая аханкара, несуществующая интроспекция. Всё, пять!
Интересно, - хитро прищурилась Смерть. - Сакральный пантеизм. Значит, ты пытался найти божественную логику в окружающей тебя вселенной, при этом считая, что твои поиски сами по себе являются чем-до необычным и духовным. Ты просто перепутал цель со средством. Так, дальше. Естество личности. Опять мимо. Никакого естества у твоей личности никогда не было. Тебя полностью создали извне, исключительно с помощью привнесённых снаружи элементов. Хорошо... Единство озарения. Да, не приятно. Ни тебе единения с мирозданием, ни даже близости с группой единомышленников, озарённых единой идеей. Так и осталось всё это глупой мечтой. Отлично... Мнимая аханкара. Конечно, ведь ты всю жизь на самом деле ничего не познавал, а только делал вид, что пытаешься что-то понять, обманывая и себя, и всех вокруг. И что у нас там ещё? А, несуществующая интроспекция. А как же ты в принципе мог наблюдать за собой, если вся твоя суть - это только лишь созданные окружением эталоны? Кто наблюдать-то будет, и за кем? Ведь никаких личных инструментов восприятия ты так и не создал. Ладно, всё. Пошли. Пора.
- Я?
- Я, я. В смысле, ты. А, между прочим, ты знаешь, что у тебя спелеомания?
- Почему?
- Ну, это напрямую следует из твоего ассоциативного ряда и предпоследнего вопроса. Просто сложи вместе все первые буквы, добавь в конце "Я" - ведь это же твои ассоциации, и посмотри, что за аббревиатура получилась.
- Сакральный Пантеизм, Естество Личности, Единство Озарения, Мнимая Аханкара, Несуществующая Интроспекция, Я - сокращённо "СПЕЛЕОМАНИЯ", - удивлённо согласился я. - И что мне теперь делать?
- Да ничего, просто в молодости ты был, так сказать, спелеотуристом. Очень любил ходить по разным пещерам. Поэтому всё это сейчас себе и напридумывал. Не волнуйся, твоя спелеомания останется здесь навсегда, ты не заберёшь её с собой. - Смерть показала рукой на начало узкого тоннеля в стене, в конце которого горел тусклый свет. - Иди туда. Прощай.
- А можно мне забрать с собой вот это? - я кивнул в сторону красивого пещерного жемчуга, лежавшего около прохода в стене.
- Ты что, забыл, что пещеры нужно оставлять после себя в первозданном или, хотя бы, естественном виде? Нельзя ведь ничего портить или нарушать атмосферу в пещерах и гротах. Это одно из самых важных правил. Кстати, оно теперь очень долго не пригодится тебе. - И Смерть добродушно кивнула мне на прощанье.
Я зашёл в узкий проём без страховки и пополз к мерцающему светлому пятну, которое по мере моего приближения становилось всё ярче, чётче и светлее.
"Спелеомания", - вдруг подумалось мне, и я попытался сказать это слово вслух. Но вместо собственного голоса я неожиданно услышал плач ребёнка. И я знал, что это был мой собственный плач.
Письмо однокласснику
Знаешь, Пахан, мне совсем не верится, но прошло уже больше одиннадцати лет. Довольно долгое время после твоей смерти я почти каждый день мысленно разговаривал с тобой. Например, вспоминал, как ты зашёл в комнату в кибуце после той самой стрижки, за которую мы и прозвали тебя Паханом. Нам было тогда по шестнадцать. Ты стоял возле двери и гладил свою почти наголо бритую голову, а мы весело смеялись, показывали на тебя пальцами и кричали друг другу : "А вы уже видели Пахана? Посмотри, это настоящий Пахан!". И все старались провести рукой по твоей голове, а ты нехотя отбивался и улыбался этой своей улыбкой, которая до сих пор снится мне по ночам. Пахан... Глеб... Галь. Или вот, нам по семнадцать, и поздно заполночь, абсолютно пьяные, мы сидим в жаркой влажной ночи на деревянной скамейке и говорим, говорим, говорим... Ты больше слушаешь, киваешь и многозначительно смотришь в землю, а я что-то несу, ору, размахиваю руками и никак не могу остановится. А вот нам по восемнадцать, и мы идём пешком с кибуцной дискотеки на берег моря мимо нашей школы, живого уголка, спортзала и искусственных прудов... А сейчас нам по девятнадцать, мы все вместе сидим в столовой за ужином и смеёмся над тобой, что в конце школы ты пропустил экзамен по физике, потому что всю ночь проиграл в карты. А ты снова улыбаешься той самой улыбкой... А потом нам по двадцать, и мы опять встречаемся в кибуце в пятницу вечером, и ты сидишь возле наших маленьких домиков в форме десантника и лёгких армейских красных ботинках...
Знаешь, Пахан, всё должно было быть не так, а совсем по-другому. Помнишь одну из наших последних встреч, когда мы случайно увиделись в Хайфе? Мы с тобой крепко обнялись, а потом познакомили друг друга с нашими подругами. А я смотрел на тебя и думал, что ты, наверное, сможешь быть отличным мужем и самым лучшим отцом из всех нас. Но судьба распорядилась по-другому... А один из наших последних разговоров? Я тогда подшучивал над тобой, что ты слишком добрый и человеколюбивый. А ты утверждал, что все люди достойны того, чтобы к ним относились с пониманием и уважением. Ты всегда был запредельно отзывчивым, не в меру альтруистичным и чересчур гуманным. И это не простые слова, Пахан. Я до сих пор уверен, что именно это и убило тебя. И, знаешь, я страшно жалею, что не смог убедить тебя не быть настолько великодушным и открытым. Хотя, я ведь понимаю, что ты был очень сильной личностью, и на самом деле мне не хватило бы влияния, чтобы донести до тебя эту мысль и каким-то образом заставить измениться; мы не были с тобой настолько близкими друзьями. Но, ты знаешь, мне до сих пор хочется схватить тебя за грудки, посмотреть в глаза, сильно потрясти и крикнуть что есть мочи : "Пахан, не будь таким добрым! Ты умрёшь из-за своей любви к людям!". Но, мы ведь оба знаем, что уже слишком поздно для этого. И я никак не могу простить себе это...
Её звали Реим Салах а-Райши. Она несла на себе взрывчатку, но заявила, что у неё в ноге находится имплантированная платиновая пластина и попросила не обыскивать её обычным способом, а организовать для неё специальный досмотр - более гуманный и человечный. И, конечно, Пахан, ты поверил ей и отнёсся с пониманием и добротой... А потом мы все читали сухие новости : "Около 9:30 по ближневосточному времени на КПП 'Эрез' прогремел взрыв. Террористка-смертница привела в действие взрывное устройство, закрепленное на её теле. В результате теракта было убито 4 человека и ранено 12". Я помню, как читал это и плакал, Пахан. Потому что мы все уже знали тогда, что один из погибших - это 29-летний Галь Шапиро из Ашкелона, работавший старшим смены ночных охранников на КПП 'Эрез'.
А потом - кладбище, и весь наш класс в сборе. И твоя мама, которая сквозь слёзы говорит, что родители не должны хоронить своих детей. И мы с Рамоном зачем-то обсуждаем, нужно ли поставить тебе на могилу водку в стакане "по русскому обычаю"...
Знаешь, Пахан, ты всегда был отличным водителем. Однажды я сказал тебе, что если когда-нибудь буду водить машину, то буду подражать твоему стилю вождения. И сейчас я просто хочу добавить, что до сих пор так и делаю...
Покойся с миром, Пахан. Пусть земля тебе будет пухом.
Знаешь, Пахан, всё должно было быть не так, а совсем по-другому. Помнишь одну из наших последних встреч, когда мы случайно увиделись в Хайфе? Мы с тобой крепко обнялись, а потом познакомили друг друга с нашими подругами. А я смотрел на тебя и думал, что ты, наверное, сможешь быть отличным мужем и самым лучшим отцом из всех нас. Но судьба распорядилась по-другому... А один из наших последних разговоров? Я тогда подшучивал над тобой, что ты слишком добрый и человеколюбивый. А ты утверждал, что все люди достойны того, чтобы к ним относились с пониманием и уважением. Ты всегда был запредельно отзывчивым, не в меру альтруистичным и чересчур гуманным. И это не простые слова, Пахан. Я до сих пор уверен, что именно это и убило тебя. И, знаешь, я страшно жалею, что не смог убедить тебя не быть настолько великодушным и открытым. Хотя, я ведь понимаю, что ты был очень сильной личностью, и на самом деле мне не хватило бы влияния, чтобы донести до тебя эту мысль и каким-то образом заставить измениться; мы не были с тобой настолько близкими друзьями. Но, ты знаешь, мне до сих пор хочется схватить тебя за грудки, посмотреть в глаза, сильно потрясти и крикнуть что есть мочи : "Пахан, не будь таким добрым! Ты умрёшь из-за своей любви к людям!". Но, мы ведь оба знаем, что уже слишком поздно для этого. И я никак не могу простить себе это...
Её звали Реим Салах а-Райши. Она несла на себе взрывчатку, но заявила, что у неё в ноге находится имплантированная платиновая пластина и попросила не обыскивать её обычным способом, а организовать для неё специальный досмотр - более гуманный и человечный. И, конечно, Пахан, ты поверил ей и отнёсся с пониманием и добротой... А потом мы все читали сухие новости : "Около 9:30 по ближневосточному времени на КПП 'Эрез' прогремел взрыв. Террористка-смертница привела в действие взрывное устройство, закрепленное на её теле. В результате теракта было убито 4 человека и ранено 12". Я помню, как читал это и плакал, Пахан. Потому что мы все уже знали тогда, что один из погибших - это 29-летний Галь Шапиро из Ашкелона, работавший старшим смены ночных охранников на КПП 'Эрез'.
А потом - кладбище, и весь наш класс в сборе. И твоя мама, которая сквозь слёзы говорит, что родители не должны хоронить своих детей. И мы с Рамоном зачем-то обсуждаем, нужно ли поставить тебе на могилу водку в стакане "по русскому обычаю"...
Знаешь, Пахан, ты всегда был отличным водителем. Однажды я сказал тебе, что если когда-нибудь буду водить машину, то буду подражать твоему стилю вождения. И сейчас я просто хочу добавить, что до сих пор так и делаю...
Покойся с миром, Пахан. Пусть земля тебе будет пухом.
Рабочий коан
А сейчас, мой дорогой дневник, я должен тебе пожаловаться. По-моему, с годами я становлюсь сентиментальным и мягкотелым индивидиком, медленно и постепенно начинающим изменять своим старым и проверенным, циничным и бездушным жизненным принципам. Вот послушай, что я давеча натворил... Представляешь, это ведь я - прагматичный и холодный расчётливый логик, всегда насмехавшийся над всякими эмоциональными муси-пусями... Старею, я, мой дорогой дневник, старею... В общем, слушай - дело было так.
Две недели назад вдруг раздался неожиданный телефонный звонок, и я зачем-то ответил. Говорил бодрый и напыщенно сексуальный, с лёгкой хрипотцой, женский голос. Мне предложили пройти рабочее собеседование в одной очень навороченной и солидной компании. И я, как обычно в таких ситуациях, с радостью согласился. "Это же так чудесно, весело и приятно - на людей посмотреть и себя показать", - думалось мне. Я даже специально побрился по такому случаю - чтобы на интервью красиво и правильно выглядеть. Жена выгладила мне рубашку и начистила ботинки. И вот я, такой весь из себя охуительный, сижу себе утром, пью кофе и готовлюсь к предстоящей встрече. Кстати, на этом этапе был мне знак. Оказалось, что я забыл распечатать две копии резюме для интервьюеров, а принтера у меня не было. Но, как и всегда раньше, я был глух и слеп к знакам. Глупец. А, я уже это когда-то говорил... Я написал СМС-сообщение нашим соседям и слёзно попросил их распечатать для меня этот файл, и послал его через дорогу по электронной почте. А потом с благодарностью стал ждать бумажного варианта. Когда все проблемы и мешающие препятствия были устранены, я накормил попугая, выгулял собак, отвёз детей в садик и поехал себе на интервью.
Всё прошло на удивление быстро, и уже через сорок пять минут я снова сидел в машине и привычно пялился в Фейсбук на своём сотовом телефоне. Потом, выполняя обещание, данное мной на день раньше вербально-симпатичному женскому голосу, я позвонил рекрутеру. После нескольких вопросов с его стороны мне сухо и официально сообщили, что, если, может быть, клиент изъявит желание встретиться со мной ещё раз, то они свяжутся и донесут до меня эту информацию. А пока - всё, свободен. И, радостно насвистывая весёлую детскую песенку про снеговичка, я поехал на работу. Следующий звонок разразился уже через три часа. "Послушай, парень", - сказал рекрутер, - "я не знаю, кто ты такой, и что ты им там наговорил, но они хотят, чтобы через две недели ты начал работать на них. Второго интервью не будет, и через час я пришлю тебе официальный контракт"...
В общем, уже в этот же день мне формально предложили другую работу. С большей зарплатой и лучшими условиями, чем сейчас у меня есть. А я? Что сделал я, мой дорогой дневник? Я совсем спятил, абсолютно сошёл с ума и окончательно рехнулся. Ты знаешь, я вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, эмоционально отказался. Мне почему-то вдруг стало по-человечески неудобно перед своим милым начальником, неловко перед любимыми коллегами и совестливо перед моей дорогой и славной фирмой. Они, видете-ли, целый год учили меня всему, что знали сами. Отрывали от себя, можно сказать, куски интеллектуальной коросты и наклеивали её по частям на мой девственный не запятнанный сложными знаниями ум. Сколько черепных коробок было открыто нами за это время... Сколько мозгов, в буквальном смысле этого слова, вправлено, а вернее, выправлено... Сколько раковых опухолей выжжено направленным лазерным лучом... Сколько багов написано... Сколько кофе выпито... Ах, моя сладкая организация, ох, мой обожаемый коллектив. Ути-пути!
Когда я сообщил рекрутеру о своём решении, он начал заикаться. Ты что, Майкл? Ты в своё уме? Да ведь они предлагают тебе даже больше, чем ты просил. Что тебе надо-то? Охренеть просто можно. Тоже мне иммигрант, выпендривается тут, прямо как какая-то знаменитая селебрети. Ты что о себе возомнил-то? Давай, соглашайся, не дури. Ты не в себе, парень, совсем не в себе. Подписывай контракт, пока мы добрые... Он был похож на Дьявола, размахивающим у меня перед носом окровавленным пером и свежераспечатанным PDF-файлом. Моя психика начала сворачиваться калачиком...
И тогда я позвонил своему дяде. Как обычно, без особого напряжения, они с его женой, которую я уже давно воспринимаю как любимую тётю, помогли мне вернуть на место вышедшую из под контроля логику и вправили обратно убегающие центры принятия правильных решений. Мы говорили очень долго, и я много нудил, страшно тупил, плаксиво юлил и неадекватно менял направление. Но у меня действительно крутые дядя и тётя, и через четыре часа я примерно был уверен в том, как должен был поступать. А потом я выгулял собаку, помыл посуду, поковырялся в носу, просмотрел Фэйсбук и пошёл спать. Утром мне надо было снова звонить рекрутеру.
Ночью мне приснился Будда. Он сидел в позе лотоса на огромном кленовом листе и рассматривал мой новый контракт. Я робко подошёл к нему и спросил, что мне делать. “Ты долбоёб, Миша”, - сообщил мне он, - “загляни в свой внутренний регистр правильных решений. Вадик и Саша уже обнулили его тебе”. “Фу, как не красиво ругаться. Не по-буддистски как-то”, - удивился я. “А кто тебе сказал, что я буддист?”, - сощурился в ответ Будда. Мне показалось, что лучше не продолжать эту дискуссию, и я проснулся.
Решение было принято. Я остался на прежнем месте. А вот правильно ли я сделал? Время покажет, мой дорогой дневник, время покажет.
Две недели назад вдруг раздался неожиданный телефонный звонок, и я зачем-то ответил. Говорил бодрый и напыщенно сексуальный, с лёгкой хрипотцой, женский голос. Мне предложили пройти рабочее собеседование в одной очень навороченной и солидной компании. И я, как обычно в таких ситуациях, с радостью согласился. "Это же так чудесно, весело и приятно - на людей посмотреть и себя показать", - думалось мне. Я даже специально побрился по такому случаю - чтобы на интервью красиво и правильно выглядеть. Жена выгладила мне рубашку и начистила ботинки. И вот я, такой весь из себя охуительный, сижу себе утром, пью кофе и готовлюсь к предстоящей встрече. Кстати, на этом этапе был мне знак. Оказалось, что я забыл распечатать две копии резюме для интервьюеров, а принтера у меня не было. Но, как и всегда раньше, я был глух и слеп к знакам. Глупец. А, я уже это когда-то говорил... Я написал СМС-сообщение нашим соседям и слёзно попросил их распечатать для меня этот файл, и послал его через дорогу по электронной почте. А потом с благодарностью стал ждать бумажного варианта. Когда все проблемы и мешающие препятствия были устранены, я накормил попугая, выгулял собак, отвёз детей в садик и поехал себе на интервью.
Всё прошло на удивление быстро, и уже через сорок пять минут я снова сидел в машине и привычно пялился в Фейсбук на своём сотовом телефоне. Потом, выполняя обещание, данное мной на день раньше вербально-симпатичному женскому голосу, я позвонил рекрутеру. После нескольких вопросов с его стороны мне сухо и официально сообщили, что, если, может быть, клиент изъявит желание встретиться со мной ещё раз, то они свяжутся и донесут до меня эту информацию. А пока - всё, свободен. И, радостно насвистывая весёлую детскую песенку про снеговичка, я поехал на работу. Следующий звонок разразился уже через три часа. "Послушай, парень", - сказал рекрутер, - "я не знаю, кто ты такой, и что ты им там наговорил, но они хотят, чтобы через две недели ты начал работать на них. Второго интервью не будет, и через час я пришлю тебе официальный контракт"...
В общем, уже в этот же день мне формально предложили другую работу. С большей зарплатой и лучшими условиями, чем сейчас у меня есть. А я? Что сделал я, мой дорогой дневник? Я совсем спятил, абсолютно сошёл с ума и окончательно рехнулся. Ты знаешь, я вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, эмоционально отказался. Мне почему-то вдруг стало по-человечески неудобно перед своим милым начальником, неловко перед любимыми коллегами и совестливо перед моей дорогой и славной фирмой. Они, видете-ли, целый год учили меня всему, что знали сами. Отрывали от себя, можно сказать, куски интеллектуальной коросты и наклеивали её по частям на мой девственный не запятнанный сложными знаниями ум. Сколько черепных коробок было открыто нами за это время... Сколько мозгов, в буквальном смысле этого слова, вправлено, а вернее, выправлено... Сколько раковых опухолей выжжено направленным лазерным лучом... Сколько багов написано... Сколько кофе выпито... Ах, моя сладкая организация, ох, мой обожаемый коллектив. Ути-пути!
Когда я сообщил рекрутеру о своём решении, он начал заикаться. Ты что, Майкл? Ты в своё уме? Да ведь они предлагают тебе даже больше, чем ты просил. Что тебе надо-то? Охренеть просто можно. Тоже мне иммигрант, выпендривается тут, прямо как какая-то знаменитая селебрети. Ты что о себе возомнил-то? Давай, соглашайся, не дури. Ты не в себе, парень, совсем не в себе. Подписывай контракт, пока мы добрые... Он был похож на Дьявола, размахивающим у меня перед носом окровавленным пером и свежераспечатанным PDF-файлом. Моя психика начала сворачиваться калачиком...
И тогда я позвонил своему дяде. Как обычно, без особого напряжения, они с его женой, которую я уже давно воспринимаю как любимую тётю, помогли мне вернуть на место вышедшую из под контроля логику и вправили обратно убегающие центры принятия правильных решений. Мы говорили очень долго, и я много нудил, страшно тупил, плаксиво юлил и неадекватно менял направление. Но у меня действительно крутые дядя и тётя, и через четыре часа я примерно был уверен в том, как должен был поступать. А потом я выгулял собаку, помыл посуду, поковырялся в носу, просмотрел Фэйсбук и пошёл спать. Утром мне надо было снова звонить рекрутеру.
Ночью мне приснился Будда. Он сидел в позе лотоса на огромном кленовом листе и рассматривал мой новый контракт. Я робко подошёл к нему и спросил, что мне делать. “Ты долбоёб, Миша”, - сообщил мне он, - “загляни в свой внутренний регистр правильных решений. Вадик и Саша уже обнулили его тебе”. “Фу, как не красиво ругаться. Не по-буддистски как-то”, - удивился я. “А кто тебе сказал, что я буддист?”, - сощурился в ответ Будда. Мне показалось, что лучше не продолжать эту дискуссию, и я проснулся.
Решение было принято. Я остался на прежнем месте. А вот правильно ли я сделал? Время покажет, мой дорогой дневник, время покажет.
Subscribe to:
Posts (Atom)