Знаешь, Пахан, мне совсем не верится, но прошло уже больше одиннадцати лет. Довольно долгое время после твоей смерти я почти каждый день мысленно разговаривал с тобой. Например, вспоминал, как ты зашёл в комнату в кибуце после той самой стрижки, за которую мы и прозвали тебя Паханом. Нам было тогда по шестнадцать. Ты стоял возле двери и гладил свою почти наголо бритую голову, а мы весело смеялись, показывали на тебя пальцами и кричали друг другу : "А вы уже видели Пахана? Посмотри, это настоящий Пахан!". И все старались провести рукой по твоей голове, а ты нехотя отбивался и улыбался этой своей улыбкой, которая до сих пор снится мне по ночам. Пахан... Глеб... Галь. Или вот, нам по семнадцать, и поздно заполночь, абсолютно пьяные, мы сидим в жаркой влажной ночи на деревянной скамейке и говорим, говорим, говорим... Ты больше слушаешь, киваешь и многозначительно смотришь в землю, а я что-то несу, ору, размахиваю руками и никак не могу остановится. А вот нам по восемнадцать, и мы идём пешком с кибуцной дискотеки на берег моря мимо нашей школы, живого уголка, спортзала и искусственных прудов... А сейчас нам по девятнадцать, мы все вместе сидим в столовой за ужином и смеёмся над тобой, что в конце школы ты пропустил экзамен по физике, потому что всю ночь проиграл в карты. А ты снова улыбаешься той самой улыбкой... А потом нам по двадцать, и мы опять встречаемся в кибуце в пятницу вечером, и ты сидишь возле наших маленьких домиков в форме десантника и лёгких армейских красных ботинках...
Знаешь, Пахан, всё должно было быть не так, а совсем по-другому. Помнишь одну из наших последних встреч, когда мы случайно увиделись в Хайфе? Мы с тобой крепко обнялись, а потом познакомили друг друга с нашими подругами. А я смотрел на тебя и думал, что ты, наверное, сможешь быть отличным мужем и самым лучшим отцом из всех нас. Но судьба распорядилась по-другому... А один из наших последних разговоров? Я тогда подшучивал над тобой, что ты слишком добрый и человеколюбивый. А ты утверждал, что все люди достойны того, чтобы к ним относились с пониманием и уважением. Ты всегда был запредельно отзывчивым, не в меру альтруистичным и чересчур гуманным. И это не простые слова, Пахан. Я до сих пор уверен, что именно это и убило тебя. И, знаешь, я страшно жалею, что не смог убедить тебя не быть настолько великодушным и открытым. Хотя, я ведь понимаю, что ты был очень сильной личностью, и на самом деле мне не хватило бы влияния, чтобы донести до тебя эту мысль и каким-то образом заставить измениться; мы не были с тобой настолько близкими друзьями. Но, ты знаешь, мне до сих пор хочется схватить тебя за грудки, посмотреть в глаза, сильно потрясти и крикнуть что есть мочи : "Пахан, не будь таким добрым! Ты умрёшь из-за своей любви к людям!". Но, мы ведь оба знаем, что уже слишком поздно для этого. И я никак не могу простить себе это...
Её звали Реим Салах а-Райши. Она несла на себе взрывчатку, но заявила, что у неё в ноге находится имплантированная платиновая пластина и попросила не обыскивать её обычным способом, а организовать для неё специальный досмотр - более гуманный и человечный. И, конечно, Пахан, ты поверил ей и отнёсся с пониманием и добротой... А потом мы все читали сухие новости : "Около 9:30 по ближневосточному времени на КПП 'Эрез' прогремел взрыв. Террористка-смертница привела в действие взрывное устройство, закрепленное на её теле. В результате теракта было убито 4 человека и ранено 12". Я помню, как читал это и плакал, Пахан. Потому что мы все уже знали тогда, что один из погибших - это 29-летний Галь Шапиро из Ашкелона, работавший старшим смены ночных охранников на КПП 'Эрез'.
А потом - кладбище, и весь наш класс в сборе. И твоя мама, которая сквозь слёзы говорит, что родители не должны хоронить своих детей. И мы с Рамоном зачем-то обсуждаем, нужно ли поставить тебе на могилу водку в стакане "по русскому обычаю"...
Знаешь, Пахан, ты всегда был отличным водителем. Однажды я сказал тебе, что если когда-нибудь буду водить машину, то буду подражать твоему стилю вождения. И сейчас я просто хочу добавить, что до сих пор так и делаю...
Покойся с миром, Пахан. Пусть земля тебе будет пухом.