Я волком бы
выгрыз
либерализм.
К демократам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
аэропорта
индеец
учтивый
движется.
Глядит в паспорта,
и я
покажу
мою
тёмно-синюю книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение нежное.
Толерантно
берут, например,
паспорта
фальшивых
сирийских беженцев.
Глазами
доброго дядю выев,
Не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
В непальский -
глядят,
как в афишу коза.
На андорский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут
паспорта
израильтян,
индусов,
малайцев
и шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
канадскую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Стюардесса
ласково
смотрит на сыщика,
А сыщик -
на местных мадам.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
Не за то,
что в руках у меня
есть паспорт,
А без причины,
просто вот так...
Я волком бы
выгрыз
либерализм.
К демократам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин -
Снимайте меня,
папарацци!
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Страны из содружества наций.
Необработанное исключение
"Давай поиграем в программиста и exception", - предложила мне Мая.
"А как это?", - удивился я.
"Очень просто. Я бросаю exception, а ты его ловишь".
"И всё? - спросил я, - А зачем?"
Мая улыбнулась : "Чтобы бросить кому-то другому. Или что-нибудь самому сделать".
"А что, например?"
"Да что хочешь. Хочешь, например - и бросаешь exception дальше".
"А самому?"
"Что самому?"
"Ну, это... Что-нубудь сделать".
"Ну... Сделай, только осторожно. Чтобы новый exception не создать".
"Не хочу я в это играть, Мая. Я так никогда из цикла не выйду. Так и буду по кругу бегать".
"Не нравится что-ли? Ну ладно, тогда не лови. Просто смотри и ничего не делай".
"Хорошо, давай".
"Бросаю!"
"Unhandled Exception!"
"Что?"
"Зависла, что-ли, Мая?"
"А?"
"Сама же играть хотела", - недоуменно подумал я и включил debugger.
"А говорил, что не хочет быть программистом, - радовалась Мая, - все они ломаются в начале, а потом их из бесконечного цикла даже инструкцией break не вытащишь".
А я только клацал клавиатурой и пил кофе.
"А как это?", - удивился я.
"Очень просто. Я бросаю exception, а ты его ловишь".
"И всё? - спросил я, - А зачем?"
Мая улыбнулась : "Чтобы бросить кому-то другому. Или что-нибудь самому сделать".
"А что, например?"
"Да что хочешь. Хочешь, например - и бросаешь exception дальше".
"А самому?"
"Что самому?"
"Ну, это... Что-нубудь сделать".
"Ну... Сделай, только осторожно. Чтобы новый exception не создать".
"Не хочу я в это играть, Мая. Я так никогда из цикла не выйду. Так и буду по кругу бегать".
"Не нравится что-ли? Ну ладно, тогда не лови. Просто смотри и ничего не делай".
"Хорошо, давай".
"Бросаю!"
"Unhandled Exception!"
"Что?"
"Зависла, что-ли, Мая?"
"А?"
"Сама же играть хотела", - недоуменно подумал я и включил debugger.
"А говорил, что не хочет быть программистом, - радовалась Мая, - все они ломаются в начале, а потом их из бесконечного цикла даже инструкцией break не вытащишь".
А я только клацал клавиатурой и пил кофе.
Свидетельство о рождении
Знаешь, мой дорогой дневник... Иногда случается так, что пока ты как-будто находишься в объективной реальности, которая отождествляется у тебя с настоящим моментом времени, твоё сознание незаметно переползает в далёкое прошлое и начинает проигрывать, как старую потёртую пластинку, казалось бы, давно канувшие в небытиё фрагменты твоей жизни. И тогда расщеплённое восприятие как бы раздваивается, и архаичная картинка, состоящая из много лет тому назад минувших событий, накладывается сверху на действие, присходящее с тобой прямо здесь и сейчас. И ты как будто становишься подвешен между двумя параллельными мирами, один из которых находится, например, за тридцать лет перед сегодняшним днём, а второй - только за мгновение до твоего следующего вдоха, или на один миг после выдоха. И какая-то твоя часть на некоторое время проваливается назад, заново переживая старые заиграные эмоции, которые наотрез отказываются просто умереть в прошлом.
Сегодня во время заседания мы, как обычно, говорили о работе. Я внимательно наблюдал за графиками и диаграммами на экране, пытаясь быть максимально сосредоточенным на теме доклада и полностью центрированным на лекторе. Но сам не заметил, как постепенно перед глазами изнутри снова появился мой родной советский город Дзержинск середины восьмидесятых. Я очень чётко видел заснеженную улицу с укутанными в тёплую одежду прохожими, не долгую дорогу от моего дома в школу, парадный вход в здание и тесную раздевалку. Вот я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, подхожу к своему классу и захожу внутрь.
- Сегодня - бойкот всем не русским, - слышу я громкие крики, - бойкот не русским!
- Считаем, быстро! Сколько у нас не русских?! Всем пиздюлей дадим!
Через какое-то время несколько одноклассников обращаются напрямую ко мне:
- Лунин, а ты у нас кто? Грузин или еврей?
- Да русский я, пацаны, русский.
- Да не пизди, ты чёрный.
- Да у меня же фамилия "Лунин"! Я русский, такой же, как и вы. Вы чё, пацаны?
- А давай в журнал посмотрим!
Кто-то хватает учительский журнал, листает его и через некоторое время разочаровано сообщает:
- Русский он. Вот, написано.
- Да не может быть. Только наполовину, наверное.
- Слышь, Лунин, принеси завтра свидетельство о рождении.
- Да он не принесёт, он жид, он зассыт.
- Тогда бойкот!
- Бойкот жидам!
- Да я не жид!
- Тогда принеси свидетельство о рождении и покажи! Если наврал, что русский - тебе пиздец!
- Да я русский, вон в журнале написано.
- Тогда хуле тебе бояться? Принеси завтра в школу свидетельство о рождении. Жидёнок, бля!
- А вот и принесу!
- Давай, принеси! А если не русский - пизды получишь по полной.
Домой я вернулся в подавленном настроении. Рассказал всё маме. Она вздохнула.
- Мы не сможем подделать свидетельство о рождении. Тебя нельзя нести его в школу.
- А если как-то исправить национальность матери? Может, бритвой аккуратно подтереть? А потом просто впишем : русская, и всё?
- Не получится, Мишка. Это будет заметно.
- Что же мне делать?
- Если бы я могла, я пришла бы в школу вместо тебя. Скажи, что потерял свидетельство о рождении. Не можешь найти. Потяни время - может быть, они забудут.
Я знал, что никто ничего не забудет. И мама знала. Утром я увидел, что она выставила на комод пудру в коричневой упаковке. Этой пудрой она всегда замазывала мне синяки и кровоподтёки после драк. Раньше мама тоже училась в этой же школе и прекрасно понимала, что значит проиграть бой. А выявляли проигравших на следующий день после драки по количеству повреждений на теле, поэтому их должно было быть настолько меньше, насколько возможно.
Я тянул время три дня. Обещал принести свидетельство о рождении завтра, послезавтра, через неделю, потом. Из школы уходил чуть раньше через чёрный ход. Но через три дня в ДК шло интересное кино, на которое я просто обязан был пойти. По дороге я встретил двух своих одноклассников.
- Где свидетельство, жидёнок? - радостно закричали они издалека. Я попытался оценить ситуацию. Их было двое, и к тому же оба были выше и крупнее меня. Мне было не по себе. Когда один из них подошёл почти вплотную ко мне, я резко бросился вниз, упал и что есть силы оттолкнулся ногами. Земля в этом месте была покрыта скользкой ледяной коркой, и я заскользил по ней и сбил своего противника с ног собственным телом. Когда он упал, второй одноклассник начал громко смеяться. Я поднялся на ноги и тоже стал хихикать, улыбаться и лихорадочно пытаться свести эту ситуацию к шутке. Первый одноклассник тоже поднялся на ноги и сделал вид, что просто подыграл мне. Он криво ухмыльнулся и сквозь зубы процедил:
- Всё равно тебе пиздец, потом с тобой разберёмся. Гуляй пока.
Кругами, чтобы успокоиться, я медленно добрёл до ДК. Купил билет и зашёл внутрь. И понял, что мне действительно "пиздец". Потому что в зале находились почти вся терроризировавшая меня компания, включая тех двоих, которых я встретил по дороге. Кино я уже смотреть не мог, потому что ум нервно искал выход из создавшейся ситуации. Пытаясь сосредоточиться на сюжете фильма, я строил планы отступления. Но отступать было действительно некуда. Эти ребята просто ждали конца сеанса, периодически обзываясь и плюя в мою сторону. Выйти на улицу раньше и просто убежать я не мог, хотя очень хотел. Но это было бы расценено как проявление трусости, и я не был готов к такому раскладу.
Когда включили свет, я первый стоял около двери. Толпа зрителей хлынула наружу. Пока нас разделяла человеческая масса, я чувствовал себя относительно уверенно. Я старался идти быстро, прикрываясь взрослыми. Но ребята шли за мной, не отставая, а толпа людей постепенно редела. Народ сворачивал на другие улицы, все останавливались, разговаривали, заходили в подворотни. Пока я не остался с ними совсем без человеческой прослойки, спиной ощущая мурашки от ожидания развязки. Я знал, что все сразу они меня бить не станут, но и уйти не дадут, а добивать будут, скорее всего, ногами по почкам, парами с двух сторон.
Я как раз проходил возле коричневой двухэтажки, в которой жили два моих хороших друга. И я решил сделать вид, что иду к ним в гости. А вдруг я успею заскочить в подъезд, и меня пронесёт? Но как только моя рука коснулась дверной ручки, я услышал:
- Стой, бля! Куда пошёл? А ну, стоять, еврей, кому говорят!
Я открыл дверь в подъезд. Прямо передо мной стоял один из моих двух друзей, которые жили в этом доме. Паша. Я не знаю, почему он появился там именно в этот момент, но он явно не ожидал увидеть меня, да ещё и с агрессивно настроенной толпой на хвосте. Паша никогда ни с кем не конфликтовал и был всегда дружелюбен и миролюбив. И в этот раз он тоже приветливо улыбнулся. Сначала мне, а потом - моим преследователям. А они уже приблизились к подъезду и полукольцом окружили меня.
- Вали отсюда, - с азартом в голосе сказали они Паше, - мы сейчас еврейчика пИздить будем.
Улыбка сошла с лица Паши. Он до конца открыл дверь и вышел, встав между мной и моими одноклассниками. Я знал, что шансы у него тоже не велики, хотя он был намного сильнее, чем я.
- За что? - спросил Паша.
- За то, что он не русский жидёнок. И ещё пиздИт, что русский.
И тут Паша сказал совершенно не детскую фразу, к которую я вспоминаю вот уже почти тридцать лет.
- Я здесь настоящий русский. И поэтому вы его даже пальцем не тронете.
- Отойди, Паша, - попытался отговорить его я, - ты тут не при чём.
- Какая разница, русский он или нет? Вот я - русский, и что? Сначала пройдите через меня, - не обращая внимания на мои слова, Паша изо всей силы толкнул меня в подъезд и встал в проходе.
После долгой напряженной паузы кто-то сказал :
- Ладно, ты свой, хотя и за евреев заступаешься. Мы русских не трогаем.
- Пошли, пацаны, свалили.
- Всё, пошли.
Я долго смотрел им вслед и слушал, как скрипит снег под их удаляющимися шагами.
Мой дорогой дневник, если ты увидишь Пашу, передай ему, что есть поступки, которые никогда не забываются. И в тот вечер он как раз и совершил такой поступок. И, хотя прошло уже почти тридцать лет, я просто хочу сказать ещё раз: "Спасибо, Паша!". Так ему и передай.
Сегодня во время заседания мы, как обычно, говорили о работе. Я внимательно наблюдал за графиками и диаграммами на экране, пытаясь быть максимально сосредоточенным на теме доклада и полностью центрированным на лекторе. Но сам не заметил, как постепенно перед глазами изнутри снова появился мой родной советский город Дзержинск середины восьмидесятых. Я очень чётко видел заснеженную улицу с укутанными в тёплую одежду прохожими, не долгую дорогу от моего дома в школу, парадный вход в здание и тесную раздевалку. Вот я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, подхожу к своему классу и захожу внутрь.
- Сегодня - бойкот всем не русским, - слышу я громкие крики, - бойкот не русским!
- Считаем, быстро! Сколько у нас не русских?! Всем пиздюлей дадим!
Через какое-то время несколько одноклассников обращаются напрямую ко мне:
- Лунин, а ты у нас кто? Грузин или еврей?
- Да русский я, пацаны, русский.
- Да не пизди, ты чёрный.
- Да у меня же фамилия "Лунин"! Я русский, такой же, как и вы. Вы чё, пацаны?
- А давай в журнал посмотрим!
Кто-то хватает учительский журнал, листает его и через некоторое время разочаровано сообщает:
- Русский он. Вот, написано.
- Да не может быть. Только наполовину, наверное.
- Слышь, Лунин, принеси завтра свидетельство о рождении.
- Да он не принесёт, он жид, он зассыт.
- Тогда бойкот!
- Бойкот жидам!
- Да я не жид!
- Тогда принеси свидетельство о рождении и покажи! Если наврал, что русский - тебе пиздец!
- Да я русский, вон в журнале написано.
- Тогда хуле тебе бояться? Принеси завтра в школу свидетельство о рождении. Жидёнок, бля!
- А вот и принесу!
- Давай, принеси! А если не русский - пизды получишь по полной.
Домой я вернулся в подавленном настроении. Рассказал всё маме. Она вздохнула.
- Мы не сможем подделать свидетельство о рождении. Тебя нельзя нести его в школу.
- А если как-то исправить национальность матери? Может, бритвой аккуратно подтереть? А потом просто впишем : русская, и всё?
- Не получится, Мишка. Это будет заметно.
- Что же мне делать?
- Если бы я могла, я пришла бы в школу вместо тебя. Скажи, что потерял свидетельство о рождении. Не можешь найти. Потяни время - может быть, они забудут.
Я знал, что никто ничего не забудет. И мама знала. Утром я увидел, что она выставила на комод пудру в коричневой упаковке. Этой пудрой она всегда замазывала мне синяки и кровоподтёки после драк. Раньше мама тоже училась в этой же школе и прекрасно понимала, что значит проиграть бой. А выявляли проигравших на следующий день после драки по количеству повреждений на теле, поэтому их должно было быть настолько меньше, насколько возможно.
Я тянул время три дня. Обещал принести свидетельство о рождении завтра, послезавтра, через неделю, потом. Из школы уходил чуть раньше через чёрный ход. Но через три дня в ДК шло интересное кино, на которое я просто обязан был пойти. По дороге я встретил двух своих одноклассников.
- Где свидетельство, жидёнок? - радостно закричали они издалека. Я попытался оценить ситуацию. Их было двое, и к тому же оба были выше и крупнее меня. Мне было не по себе. Когда один из них подошёл почти вплотную ко мне, я резко бросился вниз, упал и что есть силы оттолкнулся ногами. Земля в этом месте была покрыта скользкой ледяной коркой, и я заскользил по ней и сбил своего противника с ног собственным телом. Когда он упал, второй одноклассник начал громко смеяться. Я поднялся на ноги и тоже стал хихикать, улыбаться и лихорадочно пытаться свести эту ситуацию к шутке. Первый одноклассник тоже поднялся на ноги и сделал вид, что просто подыграл мне. Он криво ухмыльнулся и сквозь зубы процедил:
- Всё равно тебе пиздец, потом с тобой разберёмся. Гуляй пока.
Кругами, чтобы успокоиться, я медленно добрёл до ДК. Купил билет и зашёл внутрь. И понял, что мне действительно "пиздец". Потому что в зале находились почти вся терроризировавшая меня компания, включая тех двоих, которых я встретил по дороге. Кино я уже смотреть не мог, потому что ум нервно искал выход из создавшейся ситуации. Пытаясь сосредоточиться на сюжете фильма, я строил планы отступления. Но отступать было действительно некуда. Эти ребята просто ждали конца сеанса, периодически обзываясь и плюя в мою сторону. Выйти на улицу раньше и просто убежать я не мог, хотя очень хотел. Но это было бы расценено как проявление трусости, и я не был готов к такому раскладу.
Когда включили свет, я первый стоял около двери. Толпа зрителей хлынула наружу. Пока нас разделяла человеческая масса, я чувствовал себя относительно уверенно. Я старался идти быстро, прикрываясь взрослыми. Но ребята шли за мной, не отставая, а толпа людей постепенно редела. Народ сворачивал на другие улицы, все останавливались, разговаривали, заходили в подворотни. Пока я не остался с ними совсем без человеческой прослойки, спиной ощущая мурашки от ожидания развязки. Я знал, что все сразу они меня бить не станут, но и уйти не дадут, а добивать будут, скорее всего, ногами по почкам, парами с двух сторон.
Я как раз проходил возле коричневой двухэтажки, в которой жили два моих хороших друга. И я решил сделать вид, что иду к ним в гости. А вдруг я успею заскочить в подъезд, и меня пронесёт? Но как только моя рука коснулась дверной ручки, я услышал:
- Стой, бля! Куда пошёл? А ну, стоять, еврей, кому говорят!
Я открыл дверь в подъезд. Прямо передо мной стоял один из моих двух друзей, которые жили в этом доме. Паша. Я не знаю, почему он появился там именно в этот момент, но он явно не ожидал увидеть меня, да ещё и с агрессивно настроенной толпой на хвосте. Паша никогда ни с кем не конфликтовал и был всегда дружелюбен и миролюбив. И в этот раз он тоже приветливо улыбнулся. Сначала мне, а потом - моим преследователям. А они уже приблизились к подъезду и полукольцом окружили меня.
- Вали отсюда, - с азартом в голосе сказали они Паше, - мы сейчас еврейчика пИздить будем.
Улыбка сошла с лица Паши. Он до конца открыл дверь и вышел, встав между мной и моими одноклассниками. Я знал, что шансы у него тоже не велики, хотя он был намного сильнее, чем я.
- За что? - спросил Паша.
- За то, что он не русский жидёнок. И ещё пиздИт, что русский.
И тут Паша сказал совершенно не детскую фразу, к которую я вспоминаю вот уже почти тридцать лет.
- Я здесь настоящий русский. И поэтому вы его даже пальцем не тронете.
- Отойди, Паша, - попытался отговорить его я, - ты тут не при чём.
- Какая разница, русский он или нет? Вот я - русский, и что? Сначала пройдите через меня, - не обращая внимания на мои слова, Паша изо всей силы толкнул меня в подъезд и встал в проходе.
После долгой напряженной паузы кто-то сказал :
- Ладно, ты свой, хотя и за евреев заступаешься. Мы русских не трогаем.
- Пошли, пацаны, свалили.
- Всё, пошли.
Я долго смотрел им вслед и слушал, как скрипит снег под их удаляющимися шагами.
Мой дорогой дневник, если ты увидишь Пашу, передай ему, что есть поступки, которые никогда не забываются. И в тот вечер он как раз и совершил такой поступок. И, хотя прошло уже почти тридцать лет, я просто хочу сказать ещё раз: "Спасибо, Паша!". Так ему и передай.
Продуктивность
- Расскажи мне про дуктивность!
- Про какую про дуктивность?
- Про такую про дуктивность, про дуктивность, про
дуктивность, про дуктивность про твою.
Тебе, Танюшка. Но, как обычно, про меня.
Короткий отрывок из внутреннего диалога.
Тебе, Танюшка. Но, как обычно, про меня.
Короткий отрывок из внутреннего диалога.
- Расскажи мне про дуктивность.
- Про что?
- Про дуктивность.
- Такого понятия не существует.
- Это вопрос приятия, а не восприятия.
- Тогда я без понятия.
- Стихами заговорил?
- Что не сделаешь, чтобы от тебя отстали, и с
продуктивностью не доставали...
- Цену себе набиваешь или просто от усталости гонишь?
- Хорошо, я вижу, выбора нет. Про дуктивность... Дуктивность
- это такое состояние сознания, которого можно достичь через сублимацию
деструктивной наивности с помощью индуктивной дедукции. То есть, сместить точку
восприятия бытия, опираясь на логическую психологию.
- Как это?
- Вот представь себе, что ты живёшь в Канаде, но вдруг
внезапно оказываешься в Израиле. И тебе сразу начинает казаться, что никакой
Канады на свете нет, а существует в этом мире только лишь Израиль, который и
порождает порочные иллюзорные образы далёких воображаемых стран, чтобы
проверить на крепость твой не то сионизм, не то похуизм. Приходится
задействовать все известные тебе логические методы познания бытия, чтобы ум
перестал быть абсолютно простосердечно-доверчивым и тотально открытым этому
постоянно изменяющемуся миру. К сожалению, ты знаешь только два таких метода -
дедукция и индукция. И только с помощью этой дуальной пары тебе нужно
переключить всю свою энергию с бесхитростно-разрушительной на
комплексно-созидающую.
- А потом?
- Потом ты выходишь из аэропорта Бен-Гурион, платишь
шекелями в Ароме за нес-кафе и, ругаясь на иврите, ведёшь машину из Тель-Авива
в Хайфу. Но всё это существует только в твоём сознании. Де-факто ты выходишь из
Поло-Парк Центра, платишь долларами за дабл-дабл в Тим Хортонсе и, по-английски
улыбаясь, ведёшь машину из Вест-Энда на Вествуд.
- То есть, на самом деле это не Канада тебе померещилась, а
Израиль?
- Это смотря в какая у тебя на данный момент фаза -
маниакальная или депрессивная. Здесь без хорошего психолога не разобраться. А они
все в Бат-Яме живут. Поэтому если ты находишься в Виннипеге, то тебе приходится
визуализировать Бат-Ям и всех находящихся в нём психологов. Ну, или хотя бы
одну. Смотря на что энергии хватит в конкретный момент времени.
- А в чём суть-то?
- А помнишь, что твой дядя Лёня этому поводу любил говорить? "А
ссуть они в песок". Так своему дневнику и передай!
Геркулес
Тебе, Ира...
Проблемы с голосами в голове начались у него с самого раннего детства. Вернее, проблем как таковых вроде бы и не было, а просто его внутренние диалоги явно несколько выходили за обычные рамки, предложенные для подобных вещей нашим социумом. Поэтому ему приходилось задействовать практически весь свой психологический потенциал, чтобы не выделяться на общем фоне. Примерно через тридцать лет, когда он уже давно научился не разговаривать вслух с ангелами и демонами, не размахивать руками в толпе, отгоняя чужие мыслеформы, не кричать по ночам на мешающих спать призраков и не выходить в астрал в общественных местах, наблюдая, как санитары грузят в амбуланс его упавшее навзничь физическое тело; только примерно в сорок своих лет он смог немного расслабиться и осуществить свою давнюю заветную мечту - попробовать пожить, как все. Поэтому визиты из параллельных миров, не дававшие спокойно предаваться маленьким обывательским радостям, были ему в тягость и очень сильно раздражали его и без того не совсем спокойный ум.
Проблемы с голосами в голове начались у него с самого раннего детства. Вернее, проблем как таковых вроде бы и не было, а просто его внутренние диалоги явно несколько выходили за обычные рамки, предложенные для подобных вещей нашим социумом. Поэтому ему приходилось задействовать практически весь свой психологический потенциал, чтобы не выделяться на общем фоне. Примерно через тридцать лет, когда он уже давно научился не разговаривать вслух с ангелами и демонами, не размахивать руками в толпе, отгоняя чужие мыслеформы, не кричать по ночам на мешающих спать призраков и не выходить в астрал в общественных местах, наблюдая, как санитары грузят в амбуланс его упавшее навзничь физическое тело; только примерно в сорок своих лет он смог немного расслабиться и осуществить свою давнюю заветную мечту - попробовать пожить, как все. Поэтому визиты из параллельных миров, не дававшие спокойно предаваться маленьким обывательским радостям, были ему в тягость и очень сильно раздражали его и без того не совсем спокойный ум.
В тот пятничный летний вечер он сидел со своим коллегой по
работе в пабе "Бостон Пицца", потягивая своё любимое разливное пиво
из охлаждённого бокала. "Я пойду отолью", - сообщил сослуживец,
оторвавшись от экрана своего сотового телефона. "Надо бы тоже сходить
поссать", - подумалось ему. Отодвигая спиной стул, он почувствовал, как
слева кто-то подошёл к его столику. Ещё не оборачиваясь, он мог догадаться, что
официантка вряд ли стала бы вот так молча стоять и ждать, пока он первым
посмотрит в её сторону - она была лет на двадцать его моложе. Он пододвинул
стул, обратно опустился в него и медленно развернулся влево.
- Как же вы достали, ребята... Ну сколько можно? Мне уже
сорок лет. Дайте пива попить, а? - первым начал он разговор.
- Я не надолго... Ты меня помнишь? - слева стояла
атлетически сложенная тень.
- Это риторический вопрос. Давай сразу к делу. У меня сейчас
друг из сортира вернётся, - потирая лоб и глаза, предложил он.
- Хорошо. Мне нужно вспомнить одно из своих имён.
Понимаешь... - начало объясняться существо.
- Даже не начинай - мне не важно, зачем тебе это. И мне не
нужно от тебя ровным счётом ничего.
- Но ты же хочешь, чтобы я ушёл, верно? Ты ведь знаешь, как
играть по правилам. Поможешь мне вспомнить имя, а я сообщу тебе кое-какую
информацию и сразу уйду. Договорились? - давило оно на его психику.
- Давай быстрее, -
согласился он.
- Это не совсем имя, а скорее, прозвище такое. В общем,
кличка. Я все свои имена очень хорошо знаю. А это - ну никак вспомнить не могу.
Мне говорят - у человека спроси, он сразу поможет. Вот я и здесь...
- Слушай, давай всё-таки побыстрее как-то. Подсказка есть?
- Да, есть. Они сказали мне, что можно спросить, в чём суть
возникновения общей картины бытия, которая воспринимается вашим сознанием, как
совместное поле для попыток объективной интерпретации окружающего мира.
- Подожди-ка, - задумался на несколько секунд он. Я тебя,
кажется, понял. Генезис единства реальности - когнитивное удовлетворение,
лимитированное естественным самодовольством. В общем, коллективно обрабатывать
субъективно полученную информацию с целью совокупного познания бытия возможно
только при не сильном размытии эгоистичных личностных границ, потому что только
тогда может возникнуть подобие общей реальности, которая будет притягивать нас
через потенциальное получение удовольствия от её обсуждения в обществе других
таких же существ. Частично лимитируя своё эгоистичное чувство собственной
важности, мы увеличиваем наслаждение, получаемое от процесса совместной
обработки нашей личностной информации, и таким образом создаём предпосылки для
существования некой объективной реальности и мотивируем себя на её поддержание
и культивирование.
- Хорошо. И что из этого следует?
- Это значит, что тебя зовут Геркулес. В этом суть их
намёка. "Генезис Единства Реальности - Когнитивное Удовлетворение,
Лимитированное Естественным Самодовольством" - это аббревиатура от твоего
забытого прозвища : "Геркулес". Кстати, в этом есть определённый
сарказм - ведь настоящий Геркулес тоже очень часто думал, что он просто Геракл,
и не мог вспомнить своё второе имя.
- Спасибо. Я очень надеялся, что ты поможешь мне. И вот ещё,
послушай. Ты помнишь, как вы с Аллэком коверкали мантры в Монреале?
- Ну да, помню. Было смешно. А что такое?
- Ну, в общем, на тебя никто не в обиде. И на Аллека тоже,
так ему и передай.
- Договорились. Счастливо.
- До свидания.
Тень отошла ещё левее в сторону и растворилась в толпе
посетителей бара. "Прощай, Геркулес", - подумал он, снова отодвигая спиной стул. И, кивнув вернувшемуся
на своё место коллеге, он махнул рукой и громко произнёс: "Эй, Джон, я
тоже пойду отолью", перекрикивая мощный музыкальный фон несущихся с
четырёх сторон света песен.
Спелеомания
Тебе, Сергей.
Мой дорогой дневник... Я знаю, что обещал не выдумывать с твоей помощью всякую муть, а записывать правду и только правду. Но на этот раз я не удержался, потому что слово "Спелеомания" на самом деле ну уж очень интересное было. В общем, все герои и персонажи здесь вымышлены, а любые совпадения с реальными событиями случайны. Ну, кроме Смерти, конечно. Потому что она-то ведь может являться и героем, и событием одновременно. Ну ладно, всё... Слушай, мой дорогой дневник...
Разветвленная каскадная пещера с входом в форме вертикального колодца, местами покрытого кальцитовой корой. Узкий проход с выветрелым потолком, ведущий в карстовый грот с причудливой формы натечными образованиями. Глубокий холодный сифон, а за ним - просторный зал со сводчатым потолком и колоннами из сросшихся сталактитов и сталагмитов. Я стою возле стены, с одной стороны обильно покрытой толстым слоем мондмильха. Моя группа на подходе. Вглядываясь в освещённое закреплённым на каске фонарём пространство, медленно опускаю на дно пещеры свою отлично продуманную экипировку и прислушиваюсь к гудящей тишине, которая буквально физически давит на уставший ум так, как чугунная усталость сжимает натруженные мышцы. Дышать становится тяжелее, и холод будто бы проникает в кости, мелким ознобом заставляя тело непроизвольно съёживаться. И вдруг неописуемый ужас сковывает моё сознание, резким ударом парализуя застывшее в животном страхе тело, ожившим кошмаром выбивая из него переставшую двигаться от паники волю. Прямо передо мной молча стоит высокая фигура в ярко-светлом комбинезоне, не отбрасывая тени в сильном свете фонаря. "Белый Спелеолог", - молнией проносится в моём сжавшемся мозгу, - "мне никогда не выйти отсюда. Боже мой, это Белый Спелеолог!".
- Ты бы меня ещё Чёрным Альпинистом назвал, фантазёр... Да откуда вы все такую несусветную бредятину берёте-то, это же просто форменный пиздец какой-то... Ох, маразм, маразм... - не шевеля губами и не двигаясь, произнесла странная и страшная сущность, вздыхая, причитая и как бы жалуясь на жизнь.
- Кто ты? - задал я самый логичный в этой ситуации вопрос и с огромным удивлением обнаружил, что тоже не раскрываю рта, когда говорю.
- Я твоя смерть. Ты умер. - она внимательно ожидало моей реакции.
- Что? Почему? А как же эта пещера?
- Отвечаю по порядку, - устало прогнусавило существо. - Ты умер. От старости, дома, в окружении семьи. Никакой пещеры на самом деле нет, ты её просто представляешь. Кстати, меня ты тоже придумал, и на самом деле я не существую. А теперь давай поиграем в ассоциации.
- А потом? - спросил я. - Что потом? И вообще, здесь же всё так реально. Как такое может быть?
- После этого я заберу тебя. Ничто из происходящего с тобой сейчас не реально. Совсем. Если не веришь, то попробуй найти своё оборудование. Кстати, при жизни тоже ничего настоящего у тебя не было, и всё так же являлось плодом твоего воображения. А сейчас давай играть.
- Куда же и каким образом ты меня заберёшь, если тебя на самом деле нет? - я почувствовал лёгкую надежду на что-то абстрактное и невыразимое. Судорожно оглядываясь, стал пытаться найти свой акваланг, карабины, верёвки, крючья и страховки, но ничего не видел, и даже надетый на меня комбинезон куда-то пропал.
- Ну, ведь и тебя уже тоже больше нет. Мы с тобой теперь, так сказать, по одну сторону баррикад, - подмигнула мне Смерть. - И знаешь что? Ладно, уговорил. Я не стану забирать тебя. Хотя, я бы на твоём месте не стала бы в очередной раз экспериментировать. Давай, говори мне пять любых ассоциаций, которые первыми возникнут, и можно будет двигаться дальше.
-Хорошо, вздохнул я. - Сакральный пантеизм, естество личности, единство озарения, мнимая аханкара, несуществующая интроспекция. Всё, пять!
Интересно, - хитро прищурилась Смерть. - Сакральный пантеизм. Значит, ты пытался найти божественную логику в окружающей тебя вселенной, при этом считая, что твои поиски сами по себе являются чем-до необычным и духовным. Ты просто перепутал цель со средством. Так, дальше. Естество личности. Опять мимо. Никакого естества у твоей личности никогда не было. Тебя полностью создали извне, исключительно с помощью привнесённых снаружи элементов. Хорошо... Единство озарения. Да, не приятно. Ни тебе единения с мирозданием, ни даже близости с группой единомышленников, озарённых единой идеей. Так и осталось всё это глупой мечтой. Отлично... Мнимая аханкара. Конечно, ведь ты всю жизь на самом деле ничего не познавал, а только делал вид, что пытаешься что-то понять, обманывая и себя, и всех вокруг. И что у нас там ещё? А, несуществующая интроспекция. А как же ты в принципе мог наблюдать за собой, если вся твоя суть - это только лишь созданные окружением эталоны? Кто наблюдать-то будет, и за кем? Ведь никаких личных инструментов восприятия ты так и не создал. Ладно, всё. Пошли. Пора.
- Я?
- Я, я. В смысле, ты. А, между прочим, ты знаешь, что у тебя спелеомания?
- Почему?
- Ну, это напрямую следует из твоего ассоциативного ряда и предпоследнего вопроса. Просто сложи вместе все первые буквы, добавь в конце "Я" - ведь это же твои ассоциации, и посмотри, что за аббревиатура получилась.
- Сакральный Пантеизм, Естество Личности, Единство Озарения, Мнимая Аханкара, Несуществующая Интроспекция, Я - сокращённо "СПЕЛЕОМАНИЯ", - удивлённо согласился я. - И что мне теперь делать?
- Да ничего, просто в молодости ты был, так сказать, спелеотуристом. Очень любил ходить по разным пещерам. Поэтому всё это сейчас себе и напридумывал. Не волнуйся, твоя спелеомания останется здесь навсегда, ты не заберёшь её с собой. - Смерть показала рукой на начало узкого тоннеля в стене, в конце которого горел тусклый свет. - Иди туда. Прощай.
- А можно мне забрать с собой вот это? - я кивнул в сторону красивого пещерного жемчуга, лежавшего около прохода в стене.
- Ты что, забыл, что пещеры нужно оставлять после себя в первозданном или, хотя бы, естественном виде? Нельзя ведь ничего портить или нарушать атмосферу в пещерах и гротах. Это одно из самых важных правил. Кстати, оно теперь очень долго не пригодится тебе. - И Смерть добродушно кивнула мне на прощанье.
Я зашёл в узкий проём без страховки и пополз к мерцающему светлому пятну, которое по мере моего приближения становилось всё ярче, чётче и светлее.
"Спелеомания", - вдруг подумалось мне, и я попытался сказать это слово вслух. Но вместо собственного голоса я неожиданно услышал плач ребёнка. И я знал, что это был мой собственный плач.
Мой дорогой дневник... Я знаю, что обещал не выдумывать с твоей помощью всякую муть, а записывать правду и только правду. Но на этот раз я не удержался, потому что слово "Спелеомания" на самом деле ну уж очень интересное было. В общем, все герои и персонажи здесь вымышлены, а любые совпадения с реальными событиями случайны. Ну, кроме Смерти, конечно. Потому что она-то ведь может являться и героем, и событием одновременно. Ну ладно, всё... Слушай, мой дорогой дневник...
Разветвленная каскадная пещера с входом в форме вертикального колодца, местами покрытого кальцитовой корой. Узкий проход с выветрелым потолком, ведущий в карстовый грот с причудливой формы натечными образованиями. Глубокий холодный сифон, а за ним - просторный зал со сводчатым потолком и колоннами из сросшихся сталактитов и сталагмитов. Я стою возле стены, с одной стороны обильно покрытой толстым слоем мондмильха. Моя группа на подходе. Вглядываясь в освещённое закреплённым на каске фонарём пространство, медленно опускаю на дно пещеры свою отлично продуманную экипировку и прислушиваюсь к гудящей тишине, которая буквально физически давит на уставший ум так, как чугунная усталость сжимает натруженные мышцы. Дышать становится тяжелее, и холод будто бы проникает в кости, мелким ознобом заставляя тело непроизвольно съёживаться. И вдруг неописуемый ужас сковывает моё сознание, резким ударом парализуя застывшее в животном страхе тело, ожившим кошмаром выбивая из него переставшую двигаться от паники волю. Прямо передо мной молча стоит высокая фигура в ярко-светлом комбинезоне, не отбрасывая тени в сильном свете фонаря. "Белый Спелеолог", - молнией проносится в моём сжавшемся мозгу, - "мне никогда не выйти отсюда. Боже мой, это Белый Спелеолог!".
- Ты бы меня ещё Чёрным Альпинистом назвал, фантазёр... Да откуда вы все такую несусветную бредятину берёте-то, это же просто форменный пиздец какой-то... Ох, маразм, маразм... - не шевеля губами и не двигаясь, произнесла странная и страшная сущность, вздыхая, причитая и как бы жалуясь на жизнь.
- Кто ты? - задал я самый логичный в этой ситуации вопрос и с огромным удивлением обнаружил, что тоже не раскрываю рта, когда говорю.
- Я твоя смерть. Ты умер. - она внимательно ожидало моей реакции.
- Что? Почему? А как же эта пещера?
- Отвечаю по порядку, - устало прогнусавило существо. - Ты умер. От старости, дома, в окружении семьи. Никакой пещеры на самом деле нет, ты её просто представляешь. Кстати, меня ты тоже придумал, и на самом деле я не существую. А теперь давай поиграем в ассоциации.
- А потом? - спросил я. - Что потом? И вообще, здесь же всё так реально. Как такое может быть?
- После этого я заберу тебя. Ничто из происходящего с тобой сейчас не реально. Совсем. Если не веришь, то попробуй найти своё оборудование. Кстати, при жизни тоже ничего настоящего у тебя не было, и всё так же являлось плодом твоего воображения. А сейчас давай играть.
- Куда же и каким образом ты меня заберёшь, если тебя на самом деле нет? - я почувствовал лёгкую надежду на что-то абстрактное и невыразимое. Судорожно оглядываясь, стал пытаться найти свой акваланг, карабины, верёвки, крючья и страховки, но ничего не видел, и даже надетый на меня комбинезон куда-то пропал.
- Ну, ведь и тебя уже тоже больше нет. Мы с тобой теперь, так сказать, по одну сторону баррикад, - подмигнула мне Смерть. - И знаешь что? Ладно, уговорил. Я не стану забирать тебя. Хотя, я бы на твоём месте не стала бы в очередной раз экспериментировать. Давай, говори мне пять любых ассоциаций, которые первыми возникнут, и можно будет двигаться дальше.
-Хорошо, вздохнул я. - Сакральный пантеизм, естество личности, единство озарения, мнимая аханкара, несуществующая интроспекция. Всё, пять!
Интересно, - хитро прищурилась Смерть. - Сакральный пантеизм. Значит, ты пытался найти божественную логику в окружающей тебя вселенной, при этом считая, что твои поиски сами по себе являются чем-до необычным и духовным. Ты просто перепутал цель со средством. Так, дальше. Естество личности. Опять мимо. Никакого естества у твоей личности никогда не было. Тебя полностью создали извне, исключительно с помощью привнесённых снаружи элементов. Хорошо... Единство озарения. Да, не приятно. Ни тебе единения с мирозданием, ни даже близости с группой единомышленников, озарённых единой идеей. Так и осталось всё это глупой мечтой. Отлично... Мнимая аханкара. Конечно, ведь ты всю жизь на самом деле ничего не познавал, а только делал вид, что пытаешься что-то понять, обманывая и себя, и всех вокруг. И что у нас там ещё? А, несуществующая интроспекция. А как же ты в принципе мог наблюдать за собой, если вся твоя суть - это только лишь созданные окружением эталоны? Кто наблюдать-то будет, и за кем? Ведь никаких личных инструментов восприятия ты так и не создал. Ладно, всё. Пошли. Пора.
- Я?
- Я, я. В смысле, ты. А, между прочим, ты знаешь, что у тебя спелеомания?
- Почему?
- Ну, это напрямую следует из твоего ассоциативного ряда и предпоследнего вопроса. Просто сложи вместе все первые буквы, добавь в конце "Я" - ведь это же твои ассоциации, и посмотри, что за аббревиатура получилась.
- Сакральный Пантеизм, Естество Личности, Единство Озарения, Мнимая Аханкара, Несуществующая Интроспекция, Я - сокращённо "СПЕЛЕОМАНИЯ", - удивлённо согласился я. - И что мне теперь делать?
- Да ничего, просто в молодости ты был, так сказать, спелеотуристом. Очень любил ходить по разным пещерам. Поэтому всё это сейчас себе и напридумывал. Не волнуйся, твоя спелеомания останется здесь навсегда, ты не заберёшь её с собой. - Смерть показала рукой на начало узкого тоннеля в стене, в конце которого горел тусклый свет. - Иди туда. Прощай.
- А можно мне забрать с собой вот это? - я кивнул в сторону красивого пещерного жемчуга, лежавшего около прохода в стене.
- Ты что, забыл, что пещеры нужно оставлять после себя в первозданном или, хотя бы, естественном виде? Нельзя ведь ничего портить или нарушать атмосферу в пещерах и гротах. Это одно из самых важных правил. Кстати, оно теперь очень долго не пригодится тебе. - И Смерть добродушно кивнула мне на прощанье.
Я зашёл в узкий проём без страховки и пополз к мерцающему светлому пятну, которое по мере моего приближения становилось всё ярче, чётче и светлее.
"Спелеомания", - вдруг подумалось мне, и я попытался сказать это слово вслух. Но вместо собственного голоса я неожиданно услышал плач ребёнка. И я знал, что это был мой собственный плач.
Письмо однокласснику
Знаешь, Пахан, мне совсем не верится, но прошло уже больше одиннадцати лет. Довольно долгое время после твоей смерти я почти каждый день мысленно разговаривал с тобой. Например, вспоминал, как ты зашёл в комнату в кибуце после той самой стрижки, за которую мы и прозвали тебя Паханом. Нам было тогда по шестнадцать. Ты стоял возле двери и гладил свою почти наголо бритую голову, а мы весело смеялись, показывали на тебя пальцами и кричали друг другу : "А вы уже видели Пахана? Посмотри, это настоящий Пахан!". И все старались провести рукой по твоей голове, а ты нехотя отбивался и улыбался этой своей улыбкой, которая до сих пор снится мне по ночам. Пахан... Глеб... Галь. Или вот, нам по семнадцать, и поздно заполночь, абсолютно пьяные, мы сидим в жаркой влажной ночи на деревянной скамейке и говорим, говорим, говорим... Ты больше слушаешь, киваешь и многозначительно смотришь в землю, а я что-то несу, ору, размахиваю руками и никак не могу остановится. А вот нам по восемнадцать, и мы идём пешком с кибуцной дискотеки на берег моря мимо нашей школы, живого уголка, спортзала и искусственных прудов... А сейчас нам по девятнадцать, мы все вместе сидим в столовой за ужином и смеёмся над тобой, что в конце школы ты пропустил экзамен по физике, потому что всю ночь проиграл в карты. А ты снова улыбаешься той самой улыбкой... А потом нам по двадцать, и мы опять встречаемся в кибуце в пятницу вечером, и ты сидишь возле наших маленьких домиков в форме десантника и лёгких армейских красных ботинках...
Знаешь, Пахан, всё должно было быть не так, а совсем по-другому. Помнишь одну из наших последних встреч, когда мы случайно увиделись в Хайфе? Мы с тобой крепко обнялись, а потом познакомили друг друга с нашими подругами. А я смотрел на тебя и думал, что ты, наверное, сможешь быть отличным мужем и самым лучшим отцом из всех нас. Но судьба распорядилась по-другому... А один из наших последних разговоров? Я тогда подшучивал над тобой, что ты слишком добрый и человеколюбивый. А ты утверждал, что все люди достойны того, чтобы к ним относились с пониманием и уважением. Ты всегда был запредельно отзывчивым, не в меру альтруистичным и чересчур гуманным. И это не простые слова, Пахан. Я до сих пор уверен, что именно это и убило тебя. И, знаешь, я страшно жалею, что не смог убедить тебя не быть настолько великодушным и открытым. Хотя, я ведь понимаю, что ты был очень сильной личностью, и на самом деле мне не хватило бы влияния, чтобы донести до тебя эту мысль и каким-то образом заставить измениться; мы не были с тобой настолько близкими друзьями. Но, ты знаешь, мне до сих пор хочется схватить тебя за грудки, посмотреть в глаза, сильно потрясти и крикнуть что есть мочи : "Пахан, не будь таким добрым! Ты умрёшь из-за своей любви к людям!". Но, мы ведь оба знаем, что уже слишком поздно для этого. И я никак не могу простить себе это...
Её звали Реим Салах а-Райши. Она несла на себе взрывчатку, но заявила, что у неё в ноге находится имплантированная платиновая пластина и попросила не обыскивать её обычным способом, а организовать для неё специальный досмотр - более гуманный и человечный. И, конечно, Пахан, ты поверил ей и отнёсся с пониманием и добротой... А потом мы все читали сухие новости : "Около 9:30 по ближневосточному времени на КПП 'Эрез' прогремел взрыв. Террористка-смертница привела в действие взрывное устройство, закрепленное на её теле. В результате теракта было убито 4 человека и ранено 12". Я помню, как читал это и плакал, Пахан. Потому что мы все уже знали тогда, что один из погибших - это 29-летний Галь Шапиро из Ашкелона, работавший старшим смены ночных охранников на КПП 'Эрез'.
А потом - кладбище, и весь наш класс в сборе. И твоя мама, которая сквозь слёзы говорит, что родители не должны хоронить своих детей. И мы с Рамоном зачем-то обсуждаем, нужно ли поставить тебе на могилу водку в стакане "по русскому обычаю"...
Знаешь, Пахан, ты всегда был отличным водителем. Однажды я сказал тебе, что если когда-нибудь буду водить машину, то буду подражать твоему стилю вождения. И сейчас я просто хочу добавить, что до сих пор так и делаю...
Покойся с миром, Пахан. Пусть земля тебе будет пухом.
Знаешь, Пахан, всё должно было быть не так, а совсем по-другому. Помнишь одну из наших последних встреч, когда мы случайно увиделись в Хайфе? Мы с тобой крепко обнялись, а потом познакомили друг друга с нашими подругами. А я смотрел на тебя и думал, что ты, наверное, сможешь быть отличным мужем и самым лучшим отцом из всех нас. Но судьба распорядилась по-другому... А один из наших последних разговоров? Я тогда подшучивал над тобой, что ты слишком добрый и человеколюбивый. А ты утверждал, что все люди достойны того, чтобы к ним относились с пониманием и уважением. Ты всегда был запредельно отзывчивым, не в меру альтруистичным и чересчур гуманным. И это не простые слова, Пахан. Я до сих пор уверен, что именно это и убило тебя. И, знаешь, я страшно жалею, что не смог убедить тебя не быть настолько великодушным и открытым. Хотя, я ведь понимаю, что ты был очень сильной личностью, и на самом деле мне не хватило бы влияния, чтобы донести до тебя эту мысль и каким-то образом заставить измениться; мы не были с тобой настолько близкими друзьями. Но, ты знаешь, мне до сих пор хочется схватить тебя за грудки, посмотреть в глаза, сильно потрясти и крикнуть что есть мочи : "Пахан, не будь таким добрым! Ты умрёшь из-за своей любви к людям!". Но, мы ведь оба знаем, что уже слишком поздно для этого. И я никак не могу простить себе это...
Её звали Реим Салах а-Райши. Она несла на себе взрывчатку, но заявила, что у неё в ноге находится имплантированная платиновая пластина и попросила не обыскивать её обычным способом, а организовать для неё специальный досмотр - более гуманный и человечный. И, конечно, Пахан, ты поверил ей и отнёсся с пониманием и добротой... А потом мы все читали сухие новости : "Около 9:30 по ближневосточному времени на КПП 'Эрез' прогремел взрыв. Террористка-смертница привела в действие взрывное устройство, закрепленное на её теле. В результате теракта было убито 4 человека и ранено 12". Я помню, как читал это и плакал, Пахан. Потому что мы все уже знали тогда, что один из погибших - это 29-летний Галь Шапиро из Ашкелона, работавший старшим смены ночных охранников на КПП 'Эрез'.
А потом - кладбище, и весь наш класс в сборе. И твоя мама, которая сквозь слёзы говорит, что родители не должны хоронить своих детей. И мы с Рамоном зачем-то обсуждаем, нужно ли поставить тебе на могилу водку в стакане "по русскому обычаю"...
Знаешь, Пахан, ты всегда был отличным водителем. Однажды я сказал тебе, что если когда-нибудь буду водить машину, то буду подражать твоему стилю вождения. И сейчас я просто хочу добавить, что до сих пор так и делаю...
Покойся с миром, Пахан. Пусть земля тебе будет пухом.
Рабочий коан
А сейчас, мой дорогой дневник, я должен тебе пожаловаться. По-моему, с годами я становлюсь сентиментальным и мягкотелым индивидиком, медленно и постепенно начинающим изменять своим старым и проверенным, циничным и бездушным жизненным принципам. Вот послушай, что я давеча натворил... Представляешь, это ведь я - прагматичный и холодный расчётливый логик, всегда насмехавшийся над всякими эмоциональными муси-пусями... Старею, я, мой дорогой дневник, старею... В общем, слушай - дело было так.
Две недели назад вдруг раздался неожиданный телефонный звонок, и я зачем-то ответил. Говорил бодрый и напыщенно сексуальный, с лёгкой хрипотцой, женский голос. Мне предложили пройти рабочее собеседование в одной очень навороченной и солидной компании. И я, как обычно в таких ситуациях, с радостью согласился. "Это же так чудесно, весело и приятно - на людей посмотреть и себя показать", - думалось мне. Я даже специально побрился по такому случаю - чтобы на интервью красиво и правильно выглядеть. Жена выгладила мне рубашку и начистила ботинки. И вот я, такой весь из себя охуительный, сижу себе утром, пью кофе и готовлюсь к предстоящей встрече. Кстати, на этом этапе был мне знак. Оказалось, что я забыл распечатать две копии резюме для интервьюеров, а принтера у меня не было. Но, как и всегда раньше, я был глух и слеп к знакам. Глупец. А, я уже это когда-то говорил... Я написал СМС-сообщение нашим соседям и слёзно попросил их распечатать для меня этот файл, и послал его через дорогу по электронной почте. А потом с благодарностью стал ждать бумажного варианта. Когда все проблемы и мешающие препятствия были устранены, я накормил попугая, выгулял собак, отвёз детей в садик и поехал себе на интервью.
Всё прошло на удивление быстро, и уже через сорок пять минут я снова сидел в машине и привычно пялился в Фейсбук на своём сотовом телефоне. Потом, выполняя обещание, данное мной на день раньше вербально-симпатичному женскому голосу, я позвонил рекрутеру. После нескольких вопросов с его стороны мне сухо и официально сообщили, что, если, может быть, клиент изъявит желание встретиться со мной ещё раз, то они свяжутся и донесут до меня эту информацию. А пока - всё, свободен. И, радостно насвистывая весёлую детскую песенку про снеговичка, я поехал на работу. Следующий звонок разразился уже через три часа. "Послушай, парень", - сказал рекрутер, - "я не знаю, кто ты такой, и что ты им там наговорил, но они хотят, чтобы через две недели ты начал работать на них. Второго интервью не будет, и через час я пришлю тебе официальный контракт"...
В общем, уже в этот же день мне формально предложили другую работу. С большей зарплатой и лучшими условиями, чем сейчас у меня есть. А я? Что сделал я, мой дорогой дневник? Я совсем спятил, абсолютно сошёл с ума и окончательно рехнулся. Ты знаешь, я вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, эмоционально отказался. Мне почему-то вдруг стало по-человечески неудобно перед своим милым начальником, неловко перед любимыми коллегами и совестливо перед моей дорогой и славной фирмой. Они, видете-ли, целый год учили меня всему, что знали сами. Отрывали от себя, можно сказать, куски интеллектуальной коросты и наклеивали её по частям на мой девственный не запятнанный сложными знаниями ум. Сколько черепных коробок было открыто нами за это время... Сколько мозгов, в буквальном смысле этого слова, вправлено, а вернее, выправлено... Сколько раковых опухолей выжжено направленным лазерным лучом... Сколько багов написано... Сколько кофе выпито... Ах, моя сладкая организация, ох, мой обожаемый коллектив. Ути-пути!
Когда я сообщил рекрутеру о своём решении, он начал заикаться. Ты что, Майкл? Ты в своё уме? Да ведь они предлагают тебе даже больше, чем ты просил. Что тебе надо-то? Охренеть просто можно. Тоже мне иммигрант, выпендривается тут, прямо как какая-то знаменитая селебрети. Ты что о себе возомнил-то? Давай, соглашайся, не дури. Ты не в себе, парень, совсем не в себе. Подписывай контракт, пока мы добрые... Он был похож на Дьявола, размахивающим у меня перед носом окровавленным пером и свежераспечатанным PDF-файлом. Моя психика начала сворачиваться калачиком...
И тогда я позвонил своему дяде. Как обычно, без особого напряжения, они с его женой, которую я уже давно воспринимаю как любимую тётю, помогли мне вернуть на место вышедшую из под контроля логику и вправили обратно убегающие центры принятия правильных решений. Мы говорили очень долго, и я много нудил, страшно тупил, плаксиво юлил и неадекватно менял направление. Но у меня действительно крутые дядя и тётя, и через четыре часа я примерно был уверен в том, как должен был поступать. А потом я выгулял собаку, помыл посуду, поковырялся в носу, просмотрел Фэйсбук и пошёл спать. Утром мне надо было снова звонить рекрутеру.
Ночью мне приснился Будда. Он сидел в позе лотоса на огромном кленовом листе и рассматривал мой новый контракт. Я робко подошёл к нему и спросил, что мне делать. “Ты долбоёб, Миша”, - сообщил мне он, - “загляни в свой внутренний регистр правильных решений. Вадик и Саша уже обнулили его тебе”. “Фу, как не красиво ругаться. Не по-буддистски как-то”, - удивился я. “А кто тебе сказал, что я буддист?”, - сощурился в ответ Будда. Мне показалось, что лучше не продолжать эту дискуссию, и я проснулся.
Решение было принято. Я остался на прежнем месте. А вот правильно ли я сделал? Время покажет, мой дорогой дневник, время покажет.
Две недели назад вдруг раздался неожиданный телефонный звонок, и я зачем-то ответил. Говорил бодрый и напыщенно сексуальный, с лёгкой хрипотцой, женский голос. Мне предложили пройти рабочее собеседование в одной очень навороченной и солидной компании. И я, как обычно в таких ситуациях, с радостью согласился. "Это же так чудесно, весело и приятно - на людей посмотреть и себя показать", - думалось мне. Я даже специально побрился по такому случаю - чтобы на интервью красиво и правильно выглядеть. Жена выгладила мне рубашку и начистила ботинки. И вот я, такой весь из себя охуительный, сижу себе утром, пью кофе и готовлюсь к предстоящей встрече. Кстати, на этом этапе был мне знак. Оказалось, что я забыл распечатать две копии резюме для интервьюеров, а принтера у меня не было. Но, как и всегда раньше, я был глух и слеп к знакам. Глупец. А, я уже это когда-то говорил... Я написал СМС-сообщение нашим соседям и слёзно попросил их распечатать для меня этот файл, и послал его через дорогу по электронной почте. А потом с благодарностью стал ждать бумажного варианта. Когда все проблемы и мешающие препятствия были устранены, я накормил попугая, выгулял собак, отвёз детей в садик и поехал себе на интервью.
Всё прошло на удивление быстро, и уже через сорок пять минут я снова сидел в машине и привычно пялился в Фейсбук на своём сотовом телефоне. Потом, выполняя обещание, данное мной на день раньше вербально-симпатичному женскому голосу, я позвонил рекрутеру. После нескольких вопросов с его стороны мне сухо и официально сообщили, что, если, может быть, клиент изъявит желание встретиться со мной ещё раз, то они свяжутся и донесут до меня эту информацию. А пока - всё, свободен. И, радостно насвистывая весёлую детскую песенку про снеговичка, я поехал на работу. Следующий звонок разразился уже через три часа. "Послушай, парень", - сказал рекрутер, - "я не знаю, кто ты такой, и что ты им там наговорил, но они хотят, чтобы через две недели ты начал работать на них. Второго интервью не будет, и через час я пришлю тебе официальный контракт"...
В общем, уже в этот же день мне формально предложили другую работу. С большей зарплатой и лучшими условиями, чем сейчас у меня есть. А я? Что сделал я, мой дорогой дневник? Я совсем спятил, абсолютно сошёл с ума и окончательно рехнулся. Ты знаешь, я вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, эмоционально отказался. Мне почему-то вдруг стало по-человечески неудобно перед своим милым начальником, неловко перед любимыми коллегами и совестливо перед моей дорогой и славной фирмой. Они, видете-ли, целый год учили меня всему, что знали сами. Отрывали от себя, можно сказать, куски интеллектуальной коросты и наклеивали её по частям на мой девственный не запятнанный сложными знаниями ум. Сколько черепных коробок было открыто нами за это время... Сколько мозгов, в буквальном смысле этого слова, вправлено, а вернее, выправлено... Сколько раковых опухолей выжжено направленным лазерным лучом... Сколько багов написано... Сколько кофе выпито... Ах, моя сладкая организация, ох, мой обожаемый коллектив. Ути-пути!
Когда я сообщил рекрутеру о своём решении, он начал заикаться. Ты что, Майкл? Ты в своё уме? Да ведь они предлагают тебе даже больше, чем ты просил. Что тебе надо-то? Охренеть просто можно. Тоже мне иммигрант, выпендривается тут, прямо как какая-то знаменитая селебрети. Ты что о себе возомнил-то? Давай, соглашайся, не дури. Ты не в себе, парень, совсем не в себе. Подписывай контракт, пока мы добрые... Он был похож на Дьявола, размахивающим у меня перед носом окровавленным пером и свежераспечатанным PDF-файлом. Моя психика начала сворачиваться калачиком...
И тогда я позвонил своему дяде. Как обычно, без особого напряжения, они с его женой, которую я уже давно воспринимаю как любимую тётю, помогли мне вернуть на место вышедшую из под контроля логику и вправили обратно убегающие центры принятия правильных решений. Мы говорили очень долго, и я много нудил, страшно тупил, плаксиво юлил и неадекватно менял направление. Но у меня действительно крутые дядя и тётя, и через четыре часа я примерно был уверен в том, как должен был поступать. А потом я выгулял собаку, помыл посуду, поковырялся в носу, просмотрел Фэйсбук и пошёл спать. Утром мне надо было снова звонить рекрутеру.
Ночью мне приснился Будда. Он сидел в позе лотоса на огромном кленовом листе и рассматривал мой новый контракт. Я робко подошёл к нему и спросил, что мне делать. “Ты долбоёб, Миша”, - сообщил мне он, - “загляни в свой внутренний регистр правильных решений. Вадик и Саша уже обнулили его тебе”. “Фу, как не красиво ругаться. Не по-буддистски как-то”, - удивился я. “А кто тебе сказал, что я буддист?”, - сощурился в ответ Будда. Мне показалось, что лучше не продолжать эту дискуссию, и я проснулся.
Решение было принято. Я остался на прежнем месте. А вот правильно ли я сделал? Время покажет, мой дорогой дневник, время покажет.
Плагиат для женщины-программиста
Есть женщины в разных селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,-
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет - все ошибки заметит!
Посмотрит - и баг починИт!»
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идет,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Лишь код.
Красавица, миру на диво,
И, плюс, - ещё очень умна,
Любую программу красиво,
И ловко напишет она.
И голод, и холод выносит,
И пиво не пьёт, а лишь чай...
Умы женской логикой сносит:
Напишет - а ты разбирай!
Компайлер у ней совсем сбился,
Деба́ггер сейчас упадёт.
Но всё же она изловчится
И вскоре проект весь спасёт!
Чужие просчёты, как косы
Упали на смуглую грудь,
Зависли в DB все запросы -
Мешают в таблицы взглянуть.
Она развела всё руками,
В компьютер сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит...
По будням не любит безделья.
Зато вам ее не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
В weekend трудовую печать.
Такого сердечного смеха,
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Потеха!
Программер, дружи с головой!»
В игре ее геймер не словит,
К системе любой подойдёт
И сразу в ней всё восстановит,
Проблему в два счёта найдёт!
Красивые, ровные классы,
Что крупные перлы, у ней,
Они, как волшебные пассы
Хранят алгоритм для людей.
Она улыбается редко...
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
iPad на часок одолжить;
Не жалок ей user убогий,
Что мысли не может связать.
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье,
И фирма не бьется в нужде.
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
И, хоть у релиза есть дата,
Для мужа найдётся часок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Лежит, как на стуле, новейший
Лептоп у неё на груди.
Рядком шестилетнего сына
Мамаша-программер ведет...
И по сердцу эта картина
Всем любящим правильный код.
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,-
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет - все ошибки заметит!
Посмотрит - и баг починИт!»
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идет,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Лишь код.
Красавица, миру на диво,
И, плюс, - ещё очень умна,
Любую программу красиво,
И ловко напишет она.
И голод, и холод выносит,
И пиво не пьёт, а лишь чай...
Умы женской логикой сносит:
Напишет - а ты разбирай!
Компайлер у ней совсем сбился,
Деба́ггер сейчас упадёт.
Но всё же она изловчится
И вскоре проект весь спасёт!
Чужие просчёты, как косы
Упали на смуглую грудь,
Зависли в DB все запросы -
Мешают в таблицы взглянуть.
Она развела всё руками,
В компьютер сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит...
По будням не любит безделья.
Зато вам ее не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
В weekend трудовую печать.
Такого сердечного смеха,
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Потеха!
Программер, дружи с головой!»
В игре ее геймер не словит,
К системе любой подойдёт
И сразу в ней всё восстановит,
Проблему в два счёта найдёт!
Красивые, ровные классы,
Что крупные перлы, у ней,
Они, как волшебные пассы
Хранят алгоритм для людей.
Она улыбается редко...
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
iPad на часок одолжить;
Не жалок ей user убогий,
Что мысли не может связать.
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье,
И фирма не бьется в нужде.
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
И, хоть у релиза есть дата,
Для мужа найдётся часок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Лежит, как на стуле, новейший
Лептоп у неё на груди.
Рядком шестилетнего сына
Мамаша-программер ведет...
И по сердцу эта картина
Всем любящим правильный код.
Подслушанный монолог
Возьми меня на ручки, папа. Поменяй мне подгузник. Покачай меня, уложи спать. Поиграй со мной. Посмотрим вместе мультфильм? Погуляем на улице? Посмотри, как я умею! Можно без шапки? Научи меня, покажи мне. Купи мне велосипед. Когда на рыбалку? Где мы отмечаем мой день рождения? Я хочу позвать друзей, с ночёвкой. Какие девочки, папа?… Закажем пиццу? Ко мне приходят гости, и мне надо съездить за безалкогольным пивом… Когда я смогу сдать на права? Сегодня приду поздно… Можешь, пожалуйста, закрыть дверь, а то я с подругой? Что? Не слышно, я в наушниках. Не важно как зовут, это уже другая. Ало? Папа? Можешь выслать мне немного денег? Привет маме, не пропадайте. Может, вам надо что-то? Ты не стесняйся, говори, если что. Папа? как ты себя чувствуешь? Как мама? Ты меня слышишь вообще? Привет всем. Хочешь ко мне на ручки, папа?
Ах, брат!
Знаешь, мой дорогой дневник... Вчера, в новогоднюю ночь, мне вспомнилась одна из тех аномальных историй, которые раньше почему-то так часто материализовались вокруг меня. Вот, послушай. Дело было в израильской армии 31 декабря 1995 года, прямо перед Новым годом. Неделя в Израиле начинается с воскресенья, и в тот год праздник как раз выпал на такой тёплый "первый день", как мы ласково называли его на иврите... В знойном воздухе чувствовалось ожидание новогоднего чуда. Казалось, что даже на кладбище напротив моей базы происходило какое-то предпраздничное шевеление. Стояла необычная для декабря жара, и я даже сам с собой пошутил, что если забуду поставить водку в холодильник, то до полуночи она закипит, и Новый год мы будем встречать не по-русски, а по-израильски. Да, да, я знаю, что это очень глупая шутка, но тогда она казалось мне невероятно смешной...
Я зашёл в свою казарму, выгрузил водку, надел наволочку на подушку и аккуратно сложил на полочке видеокассеты с лекциями Ошо. Взял сигарету и вышел на улицу. И тут ко мне подошёл дежурный офицер. Своеобразным израильским жестом он попросил меня задержаться, а затем с ходу ошарашил совершенно неожиданным и невероятным вопросом : "Эй, солдат, у тебя уже есть брат?".
Иногда так бывает, что из-за субъективного восприятия происходящего человек даже не может приблизительно догадаться, о чём думает его собеседник. Слово "АХ" ("אח") на иврите может обозначать как "брат", так и "камин". Омонимы такие вот... Теоретически, дежурный офицер мог бы употребить и другой термин, который я наверняка бы понял : "ТАНУР" ("תנור"). Но, как назло, он почему-то сказал "АХ", что я буквально перевёл как "брат", поскольку тогда просто не догадывался о втором, "каминном" значении этого слова. В общем, добрый дядя-офицер просто хотел, чтобы я поставил в свою комнату обогреватель, и даже не предполагал, насколько я охуел от его простого вопроса.
- У меня нет брата, - медленно и осторожно сказал я, глядя ему прямо в глаза.
- Отлично, не волнуйся, сейчас будет, - с улыбкой ответил офицер.
- Как... как это будет?
- Как у всех. Заполнишь специальный бланк, распишешься, и мы тебе за пять минут сделаем брата.
- А... бланк? Брат? А если я не хочу? Это обязательно вообще?
- Да ты не волнуйся, это правда очень быстрая процедура. У нас это на поток поставлено. Я сам лично половине солдат помог с братьями, и все они очень довольны.
- Но я же все эти годы жил без братьев. И всё было нормально. Мне правда не нужен брат, - пытался увильнуть я.
- Солдат, послушай. Я знаю, ты эмигрант из России. Там зимой вообще очень холодно. Может быть, поэтому ты не хочешь, чтобы мы принесли тебе брата? Ты просто привык к холоду?
- Командир, я не вижу связи с Россией и холодом. Вы имеете в виду душевный холод? Но ведь мой брат сначала будет маленький и не сможет дать мне достаточно тепла. Пройдут годы, пока он вырастет...
- Ха! Да что же ты раньше-то не сказал? Я позабочусь, чтобы ты сразу получил большого брата. Годы... Шутник, тоже мне. Мы, конечно, немного бюрократичны, но не настолько же... Спасибо за критику, солдат.
- Да я не критикую. Я не понимаю... Как это - сразу большой? У всех, значит, маленькие братья, а у меня - сразу большой? А как это вообще возможно?
- Да нормально всё, расслабься. Просто другой бланк заполнишь, и всё. И вечером уже сможешь греться. Только ты в кровать его не клади, - и офицер заговорчески подмигнул мне.
- А что, здесь есть и такие, кто спят со своими братьями? - я был в лёгком шоке.
- Да все с ними спят. Мы для этого их и приносим. А зачем ещё тогда братья нужны? Чтобы ночью греться, зима же на улице. Странный ты, солдат..., - офицер внимательно посмотрел на меня.
- А если он маленький, как у других, а не большой, как у меня? Они что, спят со своими маленькими братьями???
- Ну да. И с маленькими тоже. Только сначала их надо сделать, правильно? Иди уже, заполни бланк, возьми брата. Потом поставь его около кровати и начинай спать с ним, если тебе холодно. Что непонятного-то?
- Да всё мне не понятно. Как можно сделать брата за один день, каким образом он вырастет и зачем мне с ним спать? Это приказ вообще? Или просьба?
Улыбка начала постепенно сходить с лица офицера.
- Михаэль, - он назвал меня моим ивритским именем, - послушай. Я знаю, ты любишь шутить. Но это уже не смешно. Я должен сделать так, чтобы у всех моих солдат были братья. И тебе я тоже сделаю брата, даже если ты не захочешь с ним спать. Я с ним сам спать буду, хорошо? Просто заполни бланк и распишись. Договорились?
- Спать с моим братом?
- Ну да, если ты сам этого не хочешь. А ещё можешь поменяться с кем-нибудь. Я уверен, что многим солдатам на самом деле хочется братьев побольше, потому что маленькие не так эффективны (энергичны). Можешь поменяться с кем-нибудь. Они тебе - своего маленького брата, а ты им - сразу большого. Ты же русский, тебе сильно греться не надо. Будешь спать с маленьким.
Я подумал, что схожу с ума...
- Так что, мне надо позвонить маме? Она же ещё ничего не знает.
- Зачем? Ты маменькин сынок или солдат армии обороны Израиля?
Мы смотрели друг на друга, как два барана на новые ворота.
- Хорошо, командир, - сказал я, всё ещё надеясь на то, что он просто шутит, а не находится в состоянии наркотического опьянения, - хорошо. Я пойду и заполню бланк. А если мой большой брат будет плохо работать по ночам? Можно его будет сдать обратно?
- Нет, братьев не сдают. Но их можно починить. Правда, пока его будут разбирать, ты будешь без брата. Поэтому пусть лучше он у тебя хорошо работает.
- Разбирать? Зачем? Он разве от этого не заболеет?
У моего командира начал дёргаться бровь. И в это время к нам подошёл другой, русскоязычный офицер.
- В чём дело? Что с тобой? - спросил он у первого офицера, увидев его выражение лица.
Они отошли в сторону и о чём-то поговорили. После этого второй офицер подошёл ко мне вплотную.
- Миша, - он назвал меня моим русским именем, - возьми обогреватель, не создавай лишних проблем. И так мне тут все говорят, что ты видеокассеты с каким-то старым индусом в армию притащил. Это, кстати, правда?
И тут я всё понял.
- Что такое "АХ"? - спросил я его.
И тогда русскоязычный офицер тоже всё понял и быстро побежал успокаивать первого, ивритоговорящего офицера, который в буквальном смысле нервно курил в сторонке. Через минуту я услышал, как они ржали, как два боевых коня. И, надо тебе признаться, я смеялся ещё громче них, мой дорогой дневник.
Я зашёл в свою казарму, выгрузил водку, надел наволочку на подушку и аккуратно сложил на полочке видеокассеты с лекциями Ошо. Взял сигарету и вышел на улицу. И тут ко мне подошёл дежурный офицер. Своеобразным израильским жестом он попросил меня задержаться, а затем с ходу ошарашил совершенно неожиданным и невероятным вопросом : "Эй, солдат, у тебя уже есть брат?".
Иногда так бывает, что из-за субъективного восприятия происходящего человек даже не может приблизительно догадаться, о чём думает его собеседник. Слово "АХ" ("אח") на иврите может обозначать как "брат", так и "камин". Омонимы такие вот... Теоретически, дежурный офицер мог бы употребить и другой термин, который я наверняка бы понял : "ТАНУР" ("תנור"). Но, как назло, он почему-то сказал "АХ", что я буквально перевёл как "брат", поскольку тогда просто не догадывался о втором, "каминном" значении этого слова. В общем, добрый дядя-офицер просто хотел, чтобы я поставил в свою комнату обогреватель, и даже не предполагал, насколько я охуел от его простого вопроса.
- У меня нет брата, - медленно и осторожно сказал я, глядя ему прямо в глаза.
- Отлично, не волнуйся, сейчас будет, - с улыбкой ответил офицер.
- Как... как это будет?
- Как у всех. Заполнишь специальный бланк, распишешься, и мы тебе за пять минут сделаем брата.
- А... бланк? Брат? А если я не хочу? Это обязательно вообще?
- Да ты не волнуйся, это правда очень быстрая процедура. У нас это на поток поставлено. Я сам лично половине солдат помог с братьями, и все они очень довольны.
- Но я же все эти годы жил без братьев. И всё было нормально. Мне правда не нужен брат, - пытался увильнуть я.
- Солдат, послушай. Я знаю, ты эмигрант из России. Там зимой вообще очень холодно. Может быть, поэтому ты не хочешь, чтобы мы принесли тебе брата? Ты просто привык к холоду?
- Командир, я не вижу связи с Россией и холодом. Вы имеете в виду душевный холод? Но ведь мой брат сначала будет маленький и не сможет дать мне достаточно тепла. Пройдут годы, пока он вырастет...
- Ха! Да что же ты раньше-то не сказал? Я позабочусь, чтобы ты сразу получил большого брата. Годы... Шутник, тоже мне. Мы, конечно, немного бюрократичны, но не настолько же... Спасибо за критику, солдат.
- Да я не критикую. Я не понимаю... Как это - сразу большой? У всех, значит, маленькие братья, а у меня - сразу большой? А как это вообще возможно?
- Да нормально всё, расслабься. Просто другой бланк заполнишь, и всё. И вечером уже сможешь греться. Только ты в кровать его не клади, - и офицер заговорчески подмигнул мне.
- А что, здесь есть и такие, кто спят со своими братьями? - я был в лёгком шоке.
- Да все с ними спят. Мы для этого их и приносим. А зачем ещё тогда братья нужны? Чтобы ночью греться, зима же на улице. Странный ты, солдат..., - офицер внимательно посмотрел на меня.
- А если он маленький, как у других, а не большой, как у меня? Они что, спят со своими маленькими братьями???
- Ну да. И с маленькими тоже. Только сначала их надо сделать, правильно? Иди уже, заполни бланк, возьми брата. Потом поставь его около кровати и начинай спать с ним, если тебе холодно. Что непонятного-то?
- Да всё мне не понятно. Как можно сделать брата за один день, каким образом он вырастет и зачем мне с ним спать? Это приказ вообще? Или просьба?
Улыбка начала постепенно сходить с лица офицера.
- Михаэль, - он назвал меня моим ивритским именем, - послушай. Я знаю, ты любишь шутить. Но это уже не смешно. Я должен сделать так, чтобы у всех моих солдат были братья. И тебе я тоже сделаю брата, даже если ты не захочешь с ним спать. Я с ним сам спать буду, хорошо? Просто заполни бланк и распишись. Договорились?
- Спать с моим братом?
- Ну да, если ты сам этого не хочешь. А ещё можешь поменяться с кем-нибудь. Я уверен, что многим солдатам на самом деле хочется братьев побольше, потому что маленькие не так эффективны (энергичны). Можешь поменяться с кем-нибудь. Они тебе - своего маленького брата, а ты им - сразу большого. Ты же русский, тебе сильно греться не надо. Будешь спать с маленьким.
Я подумал, что схожу с ума...
- Так что, мне надо позвонить маме? Она же ещё ничего не знает.
- Зачем? Ты маменькин сынок или солдат армии обороны Израиля?
Мы смотрели друг на друга, как два барана на новые ворота.
- Хорошо, командир, - сказал я, всё ещё надеясь на то, что он просто шутит, а не находится в состоянии наркотического опьянения, - хорошо. Я пойду и заполню бланк. А если мой большой брат будет плохо работать по ночам? Можно его будет сдать обратно?
- Нет, братьев не сдают. Но их можно починить. Правда, пока его будут разбирать, ты будешь без брата. Поэтому пусть лучше он у тебя хорошо работает.
- Разбирать? Зачем? Он разве от этого не заболеет?
У моего командира начал дёргаться бровь. И в это время к нам подошёл другой, русскоязычный офицер.
- В чём дело? Что с тобой? - спросил он у первого офицера, увидев его выражение лица.
Они отошли в сторону и о чём-то поговорили. После этого второй офицер подошёл ко мне вплотную.
- Миша, - он назвал меня моим русским именем, - возьми обогреватель, не создавай лишних проблем. И так мне тут все говорят, что ты видеокассеты с каким-то старым индусом в армию притащил. Это, кстати, правда?
И тут я всё понял.
- Что такое "АХ"? - спросил я его.
И тогда русскоязычный офицер тоже всё понял и быстро побежал успокаивать первого, ивритоговорящего офицера, который в буквальном смысле нервно курил в сторонке. Через минуту я услышал, как они ржали, как два боевых коня. И, надо тебе признаться, я смеялся ещё громче них, мой дорогой дневник.
Subscribe to:
Posts (Atom)